Стеклянный человек

Его звали Руслан. В юности он прочел «Заратустру» Ницше и почувствовал себя белокурой бестией. Но потом Господь открыл ему глаза. Из сверхчеловека он стал христианином. Руслан чем-то напоминал борзую собаку. Худой, жилистый и лоснящийся. Его жена Юлия работала на ташкентском рынке продавщицей. Руслан считал своей заслугой воспитание жены. Обратившись в веру, Юлия перестала обвешивать клиентов. «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Так ее килограмм стал килограммом.

Молодой пастор назначил мне встречу у ворот церкви. Вскоре я узнал почему. Руслан, пряча улыбку, сказал:

– Валерий, мы рады, что ты стал нашим прихожанином. Но есть одно обстоятельство… Мы просим тебя больше не посещать наши собрания.

– Как – не посещать?

– Судя по всему, ты… атеист. Тебе лучше к нам не ходить.

– Я что – Лев Толстой? Вы меня отлучаете?

И тогда Руслан напомнил мне все. О да! Мои насмешки над пожилой поэтессой, придирки к сотворению мира. И в целом дурное влияние на молодежь.

– Какое еще влияние?

– Ты однажды сказал, что не веришь, что Господь, сотворивший мужчин… Как там дальше?

– Я сказал, что не верю, что Господь сотворил мужчину, но обижается, когда тот мастурбирует. Возможно, это грех. Но последствия такого воздержания гораздо хуже. Вот и вся мысль.

– Вот и вся мысль, вот и вся мысль… – Руслан щурился от солнца. – Но она распаляет молодых людей. Сын пастора признался в онановом грехе. А до этого он только матерился…

– Конечно, он вырос и стал дрочить!

– Валерий!.. Можешь считать себя хоть Львом Толстым, хоть Фридрихом Ницше. Но мы просим тебя нас не посещать. И общение с нашими братьями мы тоже ограничим.

Молодой пастор исчез за железными воротами. Я услышал, как он закрыл их изнутри. Будто ждал, что я могу ворваться внутрь, как татарское полчище. Я сразу пошел к Сереже. Но в квартире никто не открывал. Позвонил по телефону: не берут трубку. Вечером наконец я дозвонился до своего Херувима. Да, он слышал о том, что случилось. Ему очень жаль. Очень. Ведь мы не сможем пока общаться. Ему очень жаль…

И тогда я понял, что никакой я не Лев Толстой. Как повел себя Толстой, когда получил известие об отлучении? И как веду себя я?

Я рыдал. Я умолял. Я прижимался к трубке: нет, Сережа, брат мой, только не это, не бросай меня. Разве это поможет мне исправиться? Как раз наоборот! Сережа спросил, помню ли я, что написано у Матфея о тех, кто сеет неверие в юных сердцах? «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею…» Я продолжил: «…и потопили его во глубине морской». Конечно, я это помню, но как же слова евангелиста Луки? «…на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках»?

– Мы будем рады видеть тебя… покаявшимся, – сказал Херувим и повесил трубку.

Ночью я не спал. Моим первым планом было убить себя. Но самоубийство оказалось слишком сложной задачей. Жил я на третьем этаже и, выпав из окна, вряд ли бы умер. Можно, конечно, было попробовать найти дом с открытой крышей. Я знал рядом одну многоэтажку, под крышей которой было написано: «КТО-ТО ТЕБЯ ЛЮБИТ». Да, огромными буквами! Однажды Сережа остановился, чтобы указать на эту надпись. Обнял меня и сказал на ухо: «Знаешь, кто любит тебя?..» Мое сердце стучало. Кто же? «Это Христос», – прошептал Сережа. Теперь я думал, а что, если спрыгнуть с этого дома? Согласитесь, эффектно. Есть в этом что-то от падения Люцифера. Но, увы, падать придется на продуктовый магазин. Нет, такого позволить себе нельзя. Я представлял, как мое тело смешивается с подгнившими абрикосами. Нет.

Что же делать? Вдруг среди ночи внутренний голос сказал мне: «Помнишь, как ты обещал подарить Херувиму «Реквием»?» Помню. «Вот и подари! Это будет твой ответ!» И утром, после бессонной ночи, я отправился за обещанным подарком.

Я поехал в музыкальный магазин, чтобы купить диск Моцарта. И – о, чудо! – на выходе из музыкального магазина увидел молодого пастора. Он только что вышел с рынка, где торговала его жена. Я действовал быстро и решительно. Подошел, взял за руку и начал говорить:

– Руслан! Дорогой брат. Я много думал. И пришел к выводу, что ты… вы все… были правы. Надеюсь, вы меня простите. – Молодой пастор захотел что-то сказать, но я крепко взял его за плечо. – Я понял, в чем проблема. Я смеялся над чужими стихами, я сподвигал юношей к онанизму… А все почему? Потому что церкви нужно творчество. Занимаясь творчеством, мы уподобляемся Творцу. Кроме того, творческий акт отвлекает от дурных мыслей. Сублимирует. Мальчики будут учить роли, репетировать, а не онанировать… Еще минутку внимания! Я знаю, что вскоре ты сочетаешься церковным браком с сестрой Юлией. Так вот, я бы хотел сочинить и поставить для вас свадебную пьесу. В ней будет и вертеп, и комедия, и драма, и стихи. Все это посвящено двум любящим сердцам – вам. И, конечно, Господу!

Я был как змий, протянувший яблочко. Я попал в него. В тайную суть – в тщеславие молодого пастора. Конечно, он хотел, чтобы я сочинил ему оду.