Стеклянный Дворец

— Мадам, вы ведь не станете ни с кем говорить?

— Можете быть уверены, что стану, — отозвалась Ума. — Это постыдное дело. Я и в полицию пойду, если понадобится…

Тут женщина запаниковала. Она быстро пересекла комнату и упала на колени у ног Умы.

— Нет, — взмолилась она, яростно тряся головой. — Нет! Нет! Прошу вас, поймите. Я знаю, что вы хотите мне помочь, но вы здесь чужая. Вы не знаете, как здесь всё происходит.

— Так чего же вы хотите? — Ума в гневе поднялась. — Хотите, чтобы я просто оставила всё как есть? Чтобы ему это сошло с рук?

— Это мое дело. Вы не имеете права говорить об этом с кем-либо…

Ума тяжело дышала, грудь раздирала ярость.

— Не понимаю, сказала она. — Этот человек должен быть наказан за то, что вам причинил, вам, своей жене и семье. Почему вы хотите всё скрыть?

— Потому что мне не полегчает от того, что его накажут, это только для всех всё усложнит. Он перестанет давать деньги, будут неприятности. Я не ребенок, не вам принимать за меня решение.

Из глаз Умы хлынули слезы разочарования. Она часто ругалась с женщинами, которые позволяли загнать себя в лабиринт страхов, но теперь, столкнувшись с такими обстоятельствами, была бессильна, сама являлась частью лабиринта.

— Мадам, дайте мне слово, что вы об этом не расскажете, я не позволю вам уйти, пока вы этого не сделаете.

Уме не оставалось ничего другого, кроме как вынужденно кивнуть в знак согласия.

Глава девятнадцатая

С этого мгновения путешествие Умы начало становиться непроизвольным и похожим на сон, события и впечатления следовали друг за другом в случайном порядке, будто градины, колотящие по москитной сетке.

В свой последний день в Морнингсайде Ума поговорила с Дину, и этот разговор застал ее врасплох. Она заметила, что Долли слишком много времени проводит в одиночестве, оставаясь у себя в комнате всё утро и редко показываясь внизу до полудня.

Сгорая от любопытства, Ума спросила Дину:

— Почему Долли не завтракает вместе с нами? Почему она спускается так поздно?

Дину бросил на нее удивленный взгляд.

— Вы не знаете? По утрам она занимается своими тея-таи.

— Что это такое?

— Не знаю, как объяснить… Думаю, вы бы назвали это медитацией.

— О, — Ума замолчала, чтобы это переварить. — И когда это началось?

— Не знаю. Она этим занимается с тех пор, как я помню… А было время, когда она этого не делала?

— Я не помню…

Ума резко сменила тему и больше к ней не возвращалась.

Следующую остановку во время своей поездки Ума должна была сделать в Рангуне. Ее путешествие была спланировано таким образом, чтобы выехать из Малайи в компании Долли, Нила и Дину. Она собиралась остаться с Долли и Раджкумаром на месяц, а потом отплыть в Калькутту. Когда она планировала поездку, именно эту ее часть Ума больше всего предвкушала, представляя, как они с Долли будут проводить многие часы вместе, разговаривая, как когда-то. Теперь такая перспектива наполнила ее опасениями.

Но как только они сели на борт парохода, напряжение последних дней магическим образом растворилось. Постепенно вернулась былая близость, так что Ума даже смогла затронуть тему добровольной изоляции Долли.

Однажды утром, когда обе находились на палубе, Ума сказала:

— Знаешь, Долли, после нашего разговора в тот первый вечер в Морнингсайде, я подумала, что будет как в старые добрые времена. Помнишь, Долли, как мы говорили всю ночь напролет в Ратнагири, а потом, просыпаясь, могли начать снова, словно просто прервались на сон? В Морнингсайде я каждое утро говорила себе, что сегодня отправлюсь на прогулку с Долли, и мы сядем под деревом и будем смотреть на море. Но тебя никогда не было, ты никогда не спускалась к завтраку. Так что однажды утром я спросила Дину, и он рассказал, почему ты так долго остаешься в спальне.

— Ясно.

— Я столько раз пыталась тебе рассказать о своей жизни, но ты не произнесла ни слова о твоей, ничего о том, что у тебя на уме или как ты проводишь время.

— А что я могла сказать, Ума? Если бы я лучше умела говорить, возможно, я бы и смогла. Но я не знаю, что сказать. Особенно тебе…

— Почему особенно мне?

— С тобой я чувствую себя так, словно отчитываюсь перед самой собой, должна дать себе объяснения.

Ума поняла, что в этом есть доля истины.

— Может, ты и права, Долли. Наверное, мне бы было сложно это понять. Я действительно нерелигиозна, но я бы пыталась понять, просто потому что это ты. И я по-прежнему хочу попытаться, Долли, если ты мне позволишь.

Долли на мгновение замолчала.