Стеклянный меч

Я со свистом выдыхаю. Волливеру едва исполнилось восемнадцать, и он не был виноват ни в чем, только в том, что родился другим. В том, что походил на меня.

«Кем он мог бы стать? – думаю я, грустя по бойцу, которого мы потеряли. – Какой способностью владел?»

– Мэйвену просто нужно было подождать, – продолжает Кэл, и у него на щеке напрягается мускул. – Они бы схватили всех, если бы не Шейд. Он получил сотрясение мозга, но все-таки вытащил нас. Понадобилось несколько прыжков и много риска, но он справился.

Ощутив облегчение, я медленно выдыхаю.

– Фарли жива?

Кэл наклоняет голову в знак подтверждения.

– И я тоже.

Килорн крепче стискивает пальцы.

– Не понимаю, каким образом.

Я подношу руку к ключице и чувствую боль. В то время как прочие кошмары – всякие ужасы, случившиеся с моим телом – уже прошли, клеймо Мэйвена абсолютно реально.

– Тебе было больно? – спрашивает Кэл, и Килорн фыркает.

– Ее первые слова за четыре дня были «убейте меня», если ты забыл, – резко произносит он, хотя Кэл и бровью не ведет. – Разумеется, та штуковина сделала ей очень больно.

Я вспоминаю щелчки…

– Штуковина? – Я бледнею и перевожу взгляд с одного на другого. – Погодите… четыре дня? Я пролежала без сознания так долго?

Четыре дня без памяти. Четыре дня пустоты. Паника прогоняет все мысли о боли, наполняя вены наподобие ледяной воды. «Сколько еще людей погибло, пока я находилась в плену собственного сознания? Сколько еще тел теперь свисают с деревьев и статуй?»

– Пожалуйста, скажите, что все это время вы не нянчились со мной! Пожалуйста, скажите, что вы сделали хоть что-то!

Килорн смеется.

– По-моему, сохранить тебе жизнь – это очень серьезно.

– Я имею в виду…

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – перебивает он и наконец немного отодвигается.

Стараясь не утратить достоинства вконец, я сажусь обратно на спальник и подавляю стон.

– Нет, Мэра, мы не просто так сидели тут. – Килорн прислоняется к земляной стенке и смотрит в окно. – Мы кое-что сделали.

– Они продолжили охоту.

Это не вопрос, но Килорн тем не менее кивает.

– Как там Никс?

– Этот бычок нас очень выручил, – говорит Кэл, трогая синяк на челюсти. Он прекрасно знаком с мощью Никса. – Впрочем, убеждать он тоже умеет неплохо. И Ада.

– Ада? – спрашиваю я.

Почему они называют имя человека, который должен был стать еще одним трупом?

– Ада Уоллес?

Кэл кивает.

– Удрав от Черепов, Кранс вытащил ее из Причальной гавани. Забрал прямо из губернаторского особняка, прежде чем туда ворвались люди Мэйвена. Кранс и Ада ждали в самолете, когда мы вернулись.

Хотя очень приятно, что Ада выжила, я невольно ощущаю прилив гнева.

– Значит, ты бросил ее на поживу волкам. Ее и Никса.

Я стискиваю в кулаке теплый спальник, пытаясь хоть как-то успокоиться.

– Никс рыбак, Ада горничная. Как ты мог подвергнуть их такой ужасной опасности?

Кэл опускает глаза, пристыженный моими упреками. Однако Килорн, стоя у окна, посмеивается и подставляет лицо под угасающий луч солнечного света. Окрашенное алым, оно кажется покрытым кровью. Это всего лишь обман зрения, но тем не менее у меня по коже пробегает холодок. Смех Килорна, обычно отгоняющий все мои страхи, звучит пугающе.

Даже теперь этот рыбацкий мальчишка ничего не воспринимает всерьез. Он будет смеяться до могилы.

– Что тут смешного?

– Помнишь утенка, которого Гиза притащила домой? – неожиданно спрашивает Килорн. – Ей было лет девять, и она забрала его у мамы-утки. Пыталась кормить бедняжку супом… – Он замолкает, пытаясь подавить смешок. – Ты ведь помнишь, Мэра?

Несмотря на улыбку, глаза у него настойчивые и строгие. Он очень хочет, чтобы я поняла.

– Килорн, – со вздохом говорю я, – нам некогда.

Но он бесстрашно продолжает, расхаживая туда-сюда:

– Вскоре появилась мама-утка. Через пару часов. Она крутилась под домом, и остальные утята вместе с ней. Шум стоял страшный, они все крякали и пищали. Бри и Трами пытались их отогнать…

Я тоже хорошо это помню. Я стояла на крыльце и смотрела, как братья бросали камнями в утку. Она не отступала и звала своего пропавшего детеныша. А утенок отзывался, вырываясь из рук у Гизы.

– В конце концов ты заставила Гизу отдать утенка. Ты сказала: «Ты не утка, Гиза. Вы не можете жить вместе». И ты вернула утенка матери и наблюдала, как они все вместе ковыляли к реке, утка и птенцы.

– Я терплю только потому, что хочу понять, зачем ты это рассказал.

– А я понимаю, – бормочет Кэл низким, рокочущим голосом. Он как будто удивлен.

Килорн мельком смотрит на принца и чуть заметно кивает в знак благодарности.

– Никс и Ада – не утята, а ты – не их мать. Они могут сами о себе позаботиться.

Он криво улыбается и шутливо замечает:

– Ну и видок у тебя.

– Спасибо, я в курсе. – Я пытаюсь улыбнуться, но от этого натягивается кожа на лице, а затем и на шее. Свежие шрамы болят, когда я разговариваю, и ужасно жгутся от любого напряжения. «Еще одна вещь, которой лишил меня Мэйвен». Как приятно ему, наверное, думать, что я больше не могу улыбаться без обжигающей боли.

– Фарли и Шейд, по крайней мере, с ними?