Стеклянный самолет

— Я сказал: зэчку эту ко мне немедленно! А то я тебя самого раком поставлю! — лейтенант молниеносно исчез за дверью. — Урбонас нетвердым шагом подошел к криво висевшему на дощатой стене пыльному и мутному зеркалу. Поскреб щетину на подбородке. Из зеркального сумрака на него смотрел осунувшийся неопределенного возраста субъект с темными сизыми мешками под опухшими от пьянки глазами, давно превратившимися в щелочки. Капитан размахнулся и со всей силы шарахнул кулаком по стене. Зеркало качнулось и рухнуло на пол, с тонким звоном разлетевшись на тысячи осколков. Урбонас с досады пнул кучу темного, скрипнувшего под его сапогом стекла и обернулся на скрип двери. Лейтенант быстро впихнул заключенную в комнату и торопливо выскочил наружу. Та, еле удержавшись на ногах, остановилась на пороге. Урбонас молча разглядывал вошедшую, будто видел впервые. Слегка наклонив голову вперед, он чувствовал, как сильнейшее желание, как всегда, начинает зарождаться где-то в районе паха и затем стремительно, жгучими нестерпимыми волнами-толчками охватывает все тело, заставляя огнем полыхать лицо. Мышцы наливаются необыкновенной силой, а в груди разрастается что-то дикое, заставляющее полностью терять контроль над собой. Маленькое слабое существо стояло в дверях перед ним, и он упивался полной и безраздельной властью над этой женщиной. Над женщиной, из-за которой рухнула вся его карьера, полетели псу под хвост такие сладкие и, казалось, легко достижимые мечты. Вся его жизнь съежилась из — за нее до этого маленького пятачка убогой Мыюты. Вечно заснеженной и морозно-колючей. Как он ненавидел это место с его вечным пронзительным скрипом раскачивающихся на ледяном ветру тусклых ржавых фонарей, длинными рядами заиндевевшей колючей проволоки и убогой колченогой деревянной вышкой с пулеметом посреди сугробов плаца, по периметру которого стояли занесенные снегом почти под самую крышу деревянные бараки! Урбонас встряхнул головой. Сейчас он повалит эту женщину на пол и будет долго бить ногами. В живот, в пах, в голову! Пока не схлынет с него лютая ненависть. Капитан сделал шаг вперед. Нет, несмотря ни на что, эта маленькая, но стойкая женщина уже не боялась его. Время, когда она боялась его, буквально цепенея от ужаса, прошло. Это было давно. Несколько лет назад. Когда он первый раз допрашивал ее на Лубянке. Тогда они, молодые здоровые мужики, куражась, изнасиловали ее, беременную, по очереди. Но только сейчас он отчетливо понял, что тогда она боялась совсем не за себя, а за своего еще не родившегося ребенка. А сейчас страха в ее глазах больше не было. В них светилась только ненависть. Лютая и страшная. Он вдруг понял это совершенно отчетливо. Она не боялась его. Его, который мог в одно мгновение лишить ее жизни, и она, подобно многим, могла превратиться в маленький снежный и безымянный холмик на окраине этой самой вьюжной Мыюты. И тогда она уже точно никогда не увидит свою дочь. Он вспомнил, как сам приехал в тюремную больницу и буквально вырвал из ее рук маленький теплый сверток, тут же зашедшийся громким плачем. Как вез это насквозь пропахший мочой орущий комочек в Дом малютки НКВД и с облегчением сдал неприветливой нянечке в засаленном белом халате. И сразу почувствовал, как будто целая гора свалилась с плеч. Не зря все — таки говорят, — подумал он тогда, — что палач и жертва испытывают к друг другу ни с чем не сравнимые чувства.

Вдруг она подняла глаза и внимательно посмотрела ему прямо в глаза. — Нет. — Еще раз убедился он. — Она не боится его, захлебывающегося собственной злобой, она презирает его! — Ярость охватила Урбонаса. — Он сейчас покажет этой шалашовке, что значит настоящее унижение! Он увидит, наконец, слезы отчаяния в этих бесцветных и, казалось, навсегда потухших, а некогда таких озорных и задорных глазах! Ей все равно рано или поздно придется рассказать ему, куда она спрятала архив профессора. Но если она хочет и дальше подвергать себя таким мучениям, пожалуйста! Но признание он все равно вырвет из нее и тогда… — Урбонас даже прикрыл глаза от этой приятной мысли. — Тогда его, наконец, оценят по заслугам. Можно будет вернуться в Управление в Москву и получить такое долгожданное звание майора. — Капитан вновь посмотрел на девушку. И ярость снова захлестнула его.

— Раздевайся, быстро! — рявкнул он и наклонился за закатившейся под стол бутылкой. Наплескал себе полный стакан и уселся на стул, как он любил — забросив ноги в сапогах на стол. Он обожал эти минуты. Выпив залпом водку, он наблюдал, как заключенная медленно расстегнула пуговицы и сбросила серый тяжелый бушлат на пол. Вот она стянула через голову черный залатанный во многих местах свитер и, спустив до колен ватные стеганые штаны, перешагнула через них. Урбонас криво усмехнулся. Девушка стояла перед ним абсолютно голая. Нижнего белья зэчкам не полагалось.