Стеклянный занавес

Кунакова достала из сумки мятый целлофановый пакет и стала укладывать в него пирожки. Когда пакет наполнился, укладывала их в сумку на бумаги и вещи. На подносе остался один пирожок, как говорят хозяйки о недоеденном, «стыдливый кусочек».

Кунакова вытерла руки салфеткой и без стеснения спросила:

– Бутылка же вам не нужна? Вы ж трезвенница, а там ещё много!

«И эти “продавщицы воздуха времени”, крысятины с пирожками и недопитой бутылкой, будут первыми тявкать на коробку из-под ксерокса», – подумала Валя.

При том что вся их жизнь состоит из маленьких коробочек из-под ксерокса, вытащенных под прикрытием больного ребёнка, о котором Кунакова сообщила: «Какой-то отец у него есть, но я на этом не сосредотачивалась…»

На следующий день проснулась чуть не к обеду, усталой, разбитой, слегка простуженной из-за кондиционера, который не сумела отрегулировать.

Поезд отходил в семь вечера, так что собрала волосы, спряталась в панаму, тёмные очки на нос, и двинулась по центральной улице города. На небе висели мрачные тучи, а зонта не было.

Выйдя на шикарный берег Волги, попала под ураганный ветер и холодный ливень. Волга от этого стала ещё красивей, а Валя вымокла до нитки. В туфлях захлюпало, зазнобило, вторые туфли она не положила, собиралась второпях.

Добежала до гостиницы, повесила одежду на полотенцесушитель, поставила туда же туфли. Переоделась в сухое, выбрала юбку до полу и пошла в носках в ресторан, решив, что незаметно.

– Гляди, как в Москве-то ходют! – шепнула за её спиной одна пожилая горничная другой. – Грязнули!

– Небось мода такая, – ответила другая. – Она ж с телевизора!

В ресторане забилась в угол, попросила борща. Посмотреть на его поедание вышли все сотрудники ресторана. Встали рядочком и стали ждать, как Валя проглотит первую ложку.

У самой старшей из них в руках был фотоаппарат, видимо, считали, что так выражают любовь.

Валя встала, попросила официантку отнести борщ в номер. Пошла к выходу, не глядя на выстроившуюся шеренгу, за спиной защёлкал затвор фотоаппарата.

В номере поела, согрелась чаем, собрала вещи, попросила горничную вызвать такси и раздать букеты подружкам.

– Можно, я тогда себе красные розы возьму? – зарделась та. – Мне таких никто не дарил.

И Валя вспомнила первый в жизни букет замороженных роз, подаренный Лебедевым по любви, а «не для свадебной фотографии», как в браке с Юриком.

Пожилой таксист сказал:

– На кого-то похожа. Где родилась-то?

– Далеко.

– Чего приезжала? Денег заработать?

– Да. Выступала в Доме актёра.

– Артистка? А подумал, ты из этих… Что по номерам зарабатывают. Одну такую надысь с поезда снял.

Они проехали мимо стаи хохочущих накрашенных девчонок в истошно-коротких юбках, в легинсах душераздирающего цвета, с начёсами-башнями на голове.

– Ты посмотри! Как с цепи сорвались, – с отвращением заметил таксист.

– Думаете, на цепи было хорошо?

– Знаешь, как раньше в деревне детей рóстили? Слышала про «берёзовую кашу»? Дед мой учил отца – берёзовые розги с ночи кипятком запаривать.

– Зачем?

– Чтоб он всю ночь ворочался, жопу готовил! Сырым-то прутом только обдерёшь, а пареным хоть час охаживай.

– Считаете это правильным?

– Отца пороли, человеком вырос. Меня пороли, человеком вырос. Сына не порол – шляется до тридцати, ни жены, ни детей. Пороть было надо, а то мозгов никаких.

– Считаете, что в вашем роду мозги находятся в жопе? – не выдержала Валя.

Водитель замер от неожиданности и молчал до конца пути. А Валя вспомнила, что бабушка рассказывала про настоящую «берёзовую кашу».

Со свежего полена снимали весной толстую кору, а затем тонкую. Тонкую разваривали в манную кашу, солили. Ели от голода. Но бабушка рекомендовала её для лечения желудка и кишок.

Москва сияла сочной утренней листвой и яркой рекламой. Денис встречал на перроне. Такой родной, что, казалось, прожили вместе жизнь.

– Привет от Союза журналистов, – сказал он в машине и протянул две газеты.

В первой газете Дениса звали Давид и он был преподавателем вуза в её родном городке, хотя ничего выше ПТУ там сроду не водилось.

Во второй газете он был бизнесменом, вернувшимся из Германии, бросив там жену с детьми. А мать Дениса оказалась личной переводчицей Брежнева. Для убедительности прилагалось фото со студенческого билета симпатичной первой жены.

И Валя с отвращением вспомнила брошенное Горяевым: «Очень к месту на выборах. Моя пресс-служба отработает…»

– Мама твоя – переводчица Брежнева? – уточнила Валя.

– Один раз на встрече с ним переводила, и то не ему. Но как они раскопали? Иду по «Стекляшке», все мне в глаза ухмыляются… Зато у уборщиц, вахтёрш и в столовке в цене вырос, норовят положить лучшую котлету. Приятно иногда побыть клоуном, но моя миссия учить. А учить можно при условии, что тебя воспринимают всерьёз…

– Придётся поменять профессию, – пошутила Валя.

– Отец хотел, чтоб я был юристом-международником, а мама – переводчиком с английского. Готовили место, как отпрысков дворянского сословия с рождения приписывали к полку. Для них мой выбор был ударом, но моя личная миссия про нашу страну, а не про чужую.

– А моя миссия про что?