– Мы в такую же коробку кидали! У нас к выборам и барщина, и оброк. Мне Рыжий не по вкусу, но Зюганов зарабатывать не даст, а мы уже к деньгам привыкли, к отдыху красивому. Сына за границей спасла, тут сказали – неоперабельно! – ответила женщина в джинсовом костюме. – Так что пусть хоть коробками, хоть вагонами.
И в ходе чаепития Валя всё время силилась вспомнить, что оно ей напоминает, и поняла, что так же разговаривали в столовке женщины на ткацкой фабрике, куда ходила к матери. Просто и честно, словно все они родня.
Валя не общалась до этого с бизнесменками, только с бизнесменами, и там так зашкаливало тщеславие, что сперва приходилось выслушать километры про их крутизну, а если собирались двое, начиналось «у кого Гучи круче».
Единственной бизнесменкой в Валиной жизни была Рудольф, но она больше была авантюристкой, строящей хитрые комбинации и получающей от пены больший кайф, чем от денег.
А эти женщины пахали и жили не рисуясь, не красуясь, помогая выживать другим, и веяло от них силой и надёжностью больше, чем от их коллег мужского пола.
Кунакова не появилась, Валя заволновалась. А Петушкова повезла её вместе с огромным букетом роз от бизнес-леди на пресс-конференцию.
Ехали в Дом прессы по летнему городу с колдобинами на мостовой, дырами в заборах, трещинами на давно ремонтированных домах и бархатной от пыли листвой.
Ряды старух торговали на фоне понурых останков местного Кремля овощами со своих огородов, цветами и сигаретами.
Машина затормозила у обветшавшего помещения. После сияющих ремонтом гостиницы и ресторана оно смотрелось эпизодом из другого фильма.
– Обещали привести в порядок, но друг на друга перепихивают, – сказала Людмила.
Поднялись на третий этаж, боясь дотронуться до ветхих антисанитарных перил.
– Эта ваша организаторша, селёдка немытая, ерунду затеяла с продажей билетов. Зачем билеты, если всё сверху проплачено? А теперь её собаки съели!
Валя отмолчалась. После того как отказалась в одиночку обедать с губернатором, а Кунакова пропала, чувствовала себя дурой.
В зале пресс-конференций было чистенько, мебель и стены сияли новой пластмассой. Журналистов пришло человек двадцать, и в углу пожилая женщина с уложенной на макушке седой косой кипятила чайник и раскладывала в вазочки печенье.
Журналисты выглядели эклектично – мамонты в советских костюмах с блокнотами вперемешку с душераздирающе накрашенными девицами, оснащёнными модными диктофонами.
Валю посадили к микрофону, но выяснили, что он не работает. Молодые девочки пыжились перед старыми газетными волками, те в ответ давали понять, что не воспринимают их как конкурентов. И вопросы звучали в шахматном порядке:
– Как прокомментируете, что Зюганов победил в первом туре, за ним следовал Лебедь и только на третьем месте Ельцин? Отец вашей дочери Лошадин, Лебедев или Горяев? Почему Геннадий Андреевич после первого же тура не вывел людей на площадь? Правда, что ваша последняя передача была пропагандой порнографии? Правда, что ваши родители из нашего города, папа – военный, мама – учительница? Вы действительно сделали за границей шесть пластических операций?
Валя отвечала мягко и терпеливо, но щёки горели. Она точно знала, что делает правое дело, и пыталась донести до них серьёзность ситуации.
Вспомнила слова Горяева, что никто потом не скажет спасибо и все неудачники, ковыряющие сейчас в носу, вместо того чтобы встать и пахать, будут оценивать историю страны не как граждане, а как ресторанные критики.
– Пресс-конференция закончена, Валентина должна отдохнуть перед вечерним выступлением, – объявила Петушкова ровно через час.
Валя была благодарна ей, но решила поквитаться с журналистами:
– Теперь рассчитываю на вашу откровенность на тему коробки от ксерокса. Поднимите руки, кто из вас не получал зарплату в конверте и не писал заказных материалов?
Половина журналистов подняла руки, а другая захохотала и закричала:
– Уж вы-то, Николай Петрович, не писали джинсы? Ты, Настя, у нас денег в конверте не получала? А машина у тебя на белую зарплату куплена? А у вас в газете вообще всё проплачено! Вы, как главный редактор, деньги от рекламы не получаете? Вы их выбрасываете?
Люди жили и работали вместе, и базар получился шутливый и беззлобный. Вале вручили очередной букет роз, а вдогонку вышла пожилая женщина с седой косой, подававшая чай, и протянула двухлитровую банку:
– Не слушайте вы их, злые, как собаки голодные! Друг на друге ещё не так вытаптываются! Примите от меня варенья земляничного – ягодку к ягодке собирала.
Это было трогательно до слёз.
– Я бы такого хамства не выдержала, – посочувствовала Петушкова в машине.
– Хочу перед выступлением пару часов побыть одна.
– А мы с Любой рассчитывали с вами пообедать!
– Нереально, – ответила Валя и подумала, что говорить это слово должна администраторша, ей за это платят деньги, а Вале говорить это после шикарного номера и помощи Петушковой неудобно. – Лучше завтра.
– Вечером лечу на переговоры. Сижу с вами рядом, потом всю жизнь буду вспоминать да хвастаться.
Валя заставила себя в ответ промолчать.