Стекло

Только он не учёл, что муж его возлюбленной был человеком религиозным и даже фанатичным. Болтун оболгал женщину, подбросив мужу «доказательства» её измены, мастерски подставил её, обвинил. А муж, приняв всё за чистую монету, наказал неверную жену по своим законам: отвесил сотню плетей, отрезал уши, нос и язык – и выкинул на улицу. Её подобрали какие-то сердобольные и отвезли в госпиталь, где женщину подлатали и перебинтовали. На третий день, когда она смогла ходить – после избиения ноги на время отказали, – она дошла до зеркала, содрала бинты и посмотрела на то, что с ней стало. Потом она открыла больничное окно и выбросилась с пятого этажа.

Он ничего об этом не знал. Он полагал, что она сама ему позвонит, но так и не дождался. Тогда он разузнал, что произошло, и пришёл в больницу – посмотреть на неё. Она упала на бетонную площадку в нескольких метрах от него. Его забрызгало кровью, и он бежал, бежал куда глаза глядят, что было сил, пока не выдохся, не упал на колени. Он рыдал несколько дней и всё никак не мог остановиться, а потом пошёл на кухню, взял нож и вырезал себе язык – не совсем под корень, а скорее посередине, как смог.

И больше Болтун никогда не врал».

Повисла тишина. Мне стало не по себе. Я думал о том, кого собрал в своей экспедиции Проводник. Мы были бандиты, негодяи, дураки, несчастные с разбитыми сердцами, ни одного нормального, ни одного человека, хотя бы отдалённо достойного спасения. Мы были тленом и тьмой, пустотой и отчаянием, мы шли вперёд не потому, что хотели, а потому, что у нас не было другой дороги, и Проводник был попросту единственной нашей надеждой. Он вытаскивал из нас эти камни, снимал их с наших исковерканных душ и заставлял жить – не просто существовать, но чувствовать себя живыми. Проблема была лишь в том, что мы не знали, насколько нам это нужно. Нас устраивал пожирающий наши сердца пепел, нас устраивало падение, наше затянувшееся пике. Мы хотели, чтобы нас жалели, мы хотели быть раздавленными и не просили нас поднимать. Иногда лежащему лучше, чем стоящему во весь рост, потому что по лежащему уже не попадёт, он огрёб своё, а остальное пускай достаётся другим.

Как карточный домик можно разрушить одной-единственной неверно поставленной картой, так и наши души теряли равновесие от малейшего дуновения. И Проводник точно знал, где наддать, а где придержать, чтобы мы оставались на этой грани.

«Зачем он бы нужен?» – спросил я.

«Ты всегда точен в вопросах», – сказал Проводник.

«Тогда ответь».

«Чтобы построить башню, нужно построить леса. Но на что эти леса должны опираться? Они слишком легки для того, чтобы просто стоять рядом со зданием. Поэтому в башнях делали технологические отверстия – на каждом этаже вынимали из кладки пару блоков, чтобы вставить туда опоры для лесов. Потом леса убирали, а отверстия оставались. Если они были внутри, их использовали, например, в качестве стенных ниш. Если снаружи – никак не использовали. Я строю башню и возвожу вокруг неё леса. Некоторые опоры становятся ненужными, и, если они обрушиваются, ничего не меняется, поскольку они отслужили своё, помогли взобраться на новую высоту или закрепить новый элемент системы. Каждый из вас – такая опора, или ниша, или площадка, и Болтун был подобной, пройдя свой путь и обрушившись по его окончании».

«Мы для тебя – просто леса».

«Нет. Леса – это те, кто сдастся, кто не дойдёт, кто не станет частью оконченной башни. Прошедший весь путь целиком станет частью стены».

Я не знал, как оценить эту перспективу. Быть камнем в башне, на вершине которой – Проводник.

«Или не на вершине», – сказал он.

«Что?»

«Ты подумал о том, что если все вы – камни, то я – на вершине. Но это не так. Возможно, я тоже стану камнем, а на башню поднимется кто-то другой, кто-то из вас. Я знаю настоящее, но я не вижу будущего».

Меня всегда раздражала его способность то ли читать, то ли угадывать мысли. Это было как минимум некорректно. Как будто кто-то залез в вашу постель и смотрит на то, как вы занимаетесь сексом с женой, и это его ничуть не смущает.

Дальше мы шли в молчании. Я пытался вспомнить, что я знаю о Болтуне – не о том Болтуне, о котором рассказал Проводник, а о человеке, рядом с которым на протяжении долгого времени сидел, ел и спал. Но я ничего не мог вспомнить, рассказ Проводника вытеснил былого Болтуна из моей памяти и подменил его другим – негодяем, чья ложь привела к смерти любимой женщины.

Внезапно я понял, что под ногами больше ничего не скрипит. Раньше толстый наст всё-таки поскрипывал, проминался – но теперь мы шли точно по асфальту, гладкому и аккуратному, какой можно встретить только там, где его однажды положили и больше никогда по нему не ездили. Я посмотрел под ноги – поверхность оставалась белой, но не была ни льдом, ни снегом, ни Стеклом. Она напоминала матовую пластмассу с мелкими пупырышками, не позволявшими ботинкам скользить.

«Послушайте, тишина какая», – сказал Цифра.