Стена

— Не разбился потому, что ему положено уметь летать, — усмехнулся король. — Где, кстати, писарь? — Король рассеянно огляделся. — А черт, дрыхнет как и все. Один я за всех работаю по ночам. Ладно, если б ты, Сташевский, хоть немного знал французский, то понял бы мою остроумную шутку.[92] Ну, короче, так что же? Наш француз выболтал шлюшке из Орши все наши военные тайны? Которых он и так не знает?

— Сперва он болтал то, что всегда болтают верхом на продажной девке. Какие он ей подарит бусы, какое кольцо, ну, и все такое. Пан инженер был пьян в хлам! Краля хихикала, взвизгивала, ну и так далее. А после этот Рене вдруг да и говорит ей: «Зря смеешься, милая! Я — всего-навсего инженер, это правда. Но скоро я буду самым богатым человеком на земле!» Девка снова: «Хи-хи, ха-ха!» А он ей: «У меня есть карта… То есть, кусочек карты. Но я обязательно найду остальные кусочки, и вот тогда… тогда в моих руках окажется сокровище, которое сделает меня богаче Гаруна аль-Рашида! Слыхала про такого?»

Теперь Сигизмунд слушал адъютанта, впившись взглядом в его лицо. Их величество даже протрезвел от напряжения. Неужели не зря он именно сейчас извлек из шкатулки этот самый пергамен? Неужели судьба все-таки посылает ему нежданный подарок, вознаграждение за все, что ему пришлось вытерпеть в этой проклятой Московии?!

«Боже! — тотчас осадил себя их величество. — Я подумал — „В Московии?!“ Но это же моя земля! Польская земля, захваченная варварами… Нет, просто с ума можно сойти от всего этого…»

— Ко мне инженера! — рявкнул король, поворачиваясь к адъютанту всем корпусом и от этого едва не опрокинув кресло. — Сейчас же ко мне!

— Боюсь, он уже храпит в этот самом шатре, — ухмыльнулся Сташевский.

— Ничего! Пускай его окатят холодной водой.

— Да… Но он, верно, и не вспомнит спросонья, о чем говорил шлюхе.

В ответ его величество так двинул кулаком по столу, что одновременно опрокинулся фужер с водкой и упал подсвечник. Растекшаяся по столу жидкость вспыхнула синим пламенем, бросив зловещие блики на залившееся краской лицо Сигизмунда.

— Поверь мне, Збышек, наш палач сумеет освежить его память. И он вспомнит и то, что говорил всем продажным девкам за всю свою жизнь и, уверяю тебя, многое-многое другое!

Король оказался прав. Палачу оказалось достаточно просто продемонстрировать мсье Рене Луазо инструменты своего зловещего ремесла, и второй кусочек желтоватого пергамена оказался в руках короля и был соединен с первым.

— Ничего, я вознагражу тебя! — пообещал Сигизмунд рыдавшему у его ног инженеру. — Я тебя щедро вознагражу. Ты все равно не смог бы ни унести, ни увезти ничего из того, что там бы нашел, дуралей! А так, с твоей помощью, мы вознаградим себя за все страдания, перенесенные возле стен этого проклятого города. Мне нужны недостающие части карты, и ты поможешь их найти! Но уже и из того, что есть, — тут он пристально всмотрелся в лежащую перед ним половинку чертежа, — уже из того, что есть, я могу сделать одно важное заключение. Очень, очень важное…

Следующим же вечером к королю тайно провели человека, закутанного в широкую шубу с бобровым воротником. Воротник прикрывал его лицо, и даже пан Сташевский, проводивший пришедшего в домик короля, не смог рассмотреть его черты.

— У меня добрые вести, мой друг! — проговорил Сигизмунд, когда они остались вдвоем. — Я по-прежнему не могу найти то место, о котором мы с тобой говорили. Зато теперь уже точно могу вычислить, где этого места нет. И наши с тобой интересы не пострадают, если мы приведем в действие план, который у меня был с самого начала. Посмотри-ка на карту.

Человек в бобровой шубе склонился над столом, провел пальцем по сложенным вместе кускам и довольно хмыкнул.

— Да. Да, пан король. Теперь план осуществим. И у меня тоже есть, чем вас порадовать.

— Чем же? — Сигизмунд пристально глянул в лицо своего гостя, теперь воротником не закрытое.

— Я знаю, где третья часть.

— Вот как!

— Да. Но для того, чтобы ее взять, нужно войти в город. И вы в него войдете. Скоро. Обещаю.

— Надеюсь, надеюсь, мой храбрый друг! Но ты не сказал мне…

— Третья часть у воеводы Шеина. Так что взять ее можно будет только вместе с ним. А его — только вместе со Смоленском.

Пороховой погреб (1610. Январь)

По зимней дороге, меж сугробов, в которых тонули ели, уныло тащился обоз. Под рогожей, укрывавшей пошевни, круглились бока мешков. Лошадей вели под уздцы понурые крестьяне. Два фуражира-гусара гарцевали впереди обоза. Обоим явно было не по себе.

— Хорошо вот так летом ехать по дороге, обсаженной ветлами, — мечтательно сказал один другому. — И вокруг — ухоженные польские поля…

— И хутора на пригорках, — в тон товарищу вздохнул второй.

— Да-а. А в хуторах — огоньки… Хочу домой, в Польшу.

— Кто же не хочет? Чертов Смоленск.

— Чертов ротмистр. И зачем он брал у короля лист пшиповедны, звал нас в товарищи?

— Чертов немец. Если б не он тогда в Вильно, были бы мы с тобой сейчас капитанами, сидели бы в теплом шатре пани Агнешки.

— Чертов мороз.