Стена

Подземелья крепости сразу создавались как хранилище пороха — вещества, которое легко впитывает влагу прямо из воздуха и имеет свойство от долгого лежания обращаться в камень. В подземных ходах бочки с порохом стояли так, чтобы их было удобно время от времени переворачивать, а сами подземелья Соборной горки с ее водоносными пластами были выложены из кирпича и тщательно выбелены изнутри известью, чтобы сразу заметить проникновение влаги. Световые каюты — застекленные шкафы с лампадками — позволили бы сразу заметить малейшую протечку. Но предосторожность с побелкой была излишней: подземные коридоры отстраивались на славу и всегда оставались сухими. Стены красного кирпича, которые безуспешно штурмовала армия Сигизмунда, были лишь видимой частью великолепного сооружения под названием Смоленская крепость.

В сущности, вся она была огромной пороховой бочкой, которую старательно набивали десять лет.

К пороховым погребам был проложен глубокий подземный ход, в который допускали только лично знакомых стражникам людей — чаще всего за порохом приезжали на подводах пушкарские мужики. Каждый раз стражники спускались в подземелья с ними вместе, и тогда массивные, обитые железом двери сразу же запирали изнутри. Во всякое другое время дверь была заперта снаружи. Ночами возле каждой двери дежурили двое или трое стражников, днем теперь оставался один.

В тот день, когда воевода отдал приказ снабдить пушкарей и петардщиков большим пороховым запасом, дверь отворяли несколько раз.

В полдень стража сменилась, и площадь возле Соборной горки опустела. В соборе завершилась служба, люди разошлись. Мороз крепчал, и стражник, прохаживаясь мимо двери взад-вперед, кутался в бараний тулуп и притопывая, ударял одним валенком о другой.

— Привет, братец!

— Здрав буде! — отозвался стражник.

Он хорошо знал подошедшего к нему человека и даже не подумал взяться за прислоненный к стене бердыш: была охота — руки морозить!

— Порох еще возят или сегодня уж нет?

— Да сколько ж его можно возить-то! Набрали, сколь надобно, да и заперли. Вишь — снаружи заперто.

— Вижу, что заперто, а снаружи, либо изнутри, почем же мне знать? Ну, бывай здрав!

Стражник отвернулся, намереваясь возобновить свое хождение туда-сюда… Но вдруг споткнулся, оступился и, нелепо скособочившись, хватаясь обеими руками за стену, сполз вдоль нее. Кровь из разможженной головы долго не стекала на землю, застревая в завитках овечьего ворота. Когда же тонкие струйки падали на снег, то почти сразу превращались в розовые стеклянные лужицы — замерзали.

Убийца, между тем, аккуратно стащил рукавицу, подул на руку, огляделся. Потом осторожно, опасаясь измазаться кровью, вытащил из-под тулупа стражника ключ на длинной веревке. Не сразу сумел вставить в скважину — она заиндевела.

В это время к двери подошел, приплясывая и зябко кутаясь в грязные лохмотья дурачок Ерошка, тот самый, что бежал из сожженной поляками деревни и прибился к беженцам. Несмотря на тяготы этой зимы, он казался даже бодрее многих бедствующих смолян. Его жалели, подкармливали, а он за это развлекал осадных людей песенками, дурачился и, когда у него случались просветления, помогал рыть могилы. Правда, где жил убогий, никто не знал.

— Вот, — убийца не без труда открыл тяжелую створку. — Иди, Ерофей. Свечку возьми, только, гляди, огонек раньше времени не зажигай. Как дойдешь до такой же двери, ты ее открой, там не заперто. И тогда огонечек зажги. Понял?

— Угу! — приплясывая, отозвался дурачок.

Потом указал пальцем на тело стражника:

— Ы-ы-ы!

— Да, — сокрушенно произнес убийца. — Вишь ты: замерз! Вот разожжешь огонь, может, он и отогреется. И тебе тепло будет… увидишь, как тепло.

— Ы-ы-ыгы! — развеселился дурак. — Ерошка зажгет! Ща зажгет!

За дни осады он окончательно тронулся умом…

Продолжая плясать, юродивый двинулся в проход, освещая себе путь свечкой.

В это самое время с Соборной горки спустились двое, нарочно задержавшиеся в храме после окончания службы. Сюда, на эту сторону холма, они спустились нарочно — в такое время, да еще зимой, здесь наверняка никого не было. Завернуть за угол, и уж от двери порохового погреба их тоже не увидят. И можно целоваться, покуда губы не замерзнут.

Это были Григорий с Катериной. Теперь, после обручения, они уже ни от кого не скрывали, что любят друг друга. Влюбленные, весело переговариваясь, искали по пути домой укромное местечко.

— Ой, что это?! — ахнула Катя, первой заметив труп стражника.

— Дверь! — крикнул Григорий. — Дверь не заперта!

Должно быть, они спугнули убийцу — не то он успел бы затолкать внутрь прохода тело убитого и запереть створку. Просто отсутствие стражи не всякого насторожит, да если и насторожит, то покуда позовут Ивана Довотчикова с его запасными ключами, — покуда откроют… Да нет, не успеют открыть — Ерошка сделает свое дело!

Григорий, знаком велев Катерине оставаться снаружи, кинулся в темный проход. И сразу же услыхал внутри возбужденные голоса.

— Держи его! Держи дурака! Стой! Ты как сюда попал, убогий?