Стена

— Ваше величество! Ваше… А вы, мерзавцы, что уставились?!

Выронив шубу, поляк схватился за саблю. Один взмах, и ближайший из казаков рухнул лицом в снег, окрасив его кровью. Второй оказался ловчее и, увернувшись от нового удара, пустился прочь, крича во всю глотку:

— Ратуйте! Хлопци, Савку зарубили за то, шо вин короля холым назвав! А король-то и впрямь у их холый! Холый!

Польский офицер не решился преследовать казака, чтобы не собрать вокруг них половину лагеря. Поспешно подобрав шубу, он накинул ее на плечи Сигизмунду, хотя тот сопротивлялся и пытался вновь ее скинуть. Ему, должно быть, было жарко.

— Ос… оставь меня, Вишневецкий! — с трудом выдавил король. — Н… не хочу! Эта крепость… Понимаешь, Вишневецкий, она за-кол-до-вана!

— Идемте, ваше величество! — смущенно забормотал офицер. — Здесь вам не стоит находиться. Идемте!

— Пч… Почему? Я что… уже и здесь не хозяин? Tysiac diablow,[105] эт-то — моя з… земля! Мой маеток![106]

— Идемте, прошу вас. Очень холодно!

Он едва ли не силой вел короля к его домику, где таращила глаза охрана. Этих тоже рубить, что ли? Вишневецкий сделал вид, что не видит солдат возле дома.

— Ваше величество, вам необходимо лечь спать!

— Да? А что от этого изменится? А? Если д… даже во сне я возьму и сожгу эту крепость, наутро она снова бу… будет здесь…

…Наутро в крепости четыре дюжины смолян, подростков и стариков выстроились рядами, друг против друга. У каждого была пищаль, на боку сабля, а у четверых старших, которые покрепче, — даже бердыши.

Посредине стоял Фриц, тоже держа пищаль и с необычайной ловкостью демонстрируя, как следует ее заряжать, как стрелять, как, в случае надобности, орудовать ею вместо дубины. Немного в стороне красовались шесть установленных вертикально бревен с приколоченными к ним голубыми польскими жупанами.

— Айн, цвай, веселее заряшай! — Фриц напевал на мотив своей любимой «Лили-Марлен», но иногда путался, поглощенный своим занятием, а заодно и наблюдением за тем, как справляются с его заданием ученики.

— Драй, фир! Громыхнем на весь мир! — ответил разноголосый хор в основном мальчишеских голосов. Старики тренировались молча…

И звучал залп, не всегда стройный, в основном — вразнобой, после чего «учитель» преувеличенно-грозно восклицал:

— Ахтунг! Што это за такой зальп?! Это есть трах-тарарах кто куда! И половина чельовек опять промазаль! Заряшай!

Фриц проводил учения отныне каждый день. Отряд из сорока восьми смолян ему удалось набрать достаточно легко. Желающих выучиться ратному делу оказалось куда больше, но пришлось браковать: слишком истощены, от цинги стали плохо видеть, либо просто еще малы или уже чересчур стары. Но те, кто прошел отбор, усваивали науку быстро, даром что командир деланно сердился на них.

На учения приходили поглазеть и бабы с малыми ребятами, которым Маейр строго наказывал стоять только в безопасном месте — кто знает, а ну, как шарахнет кто-нибудь из стрелков и вовсе в сторону — пищаль-то тяжелая! Прозвали Фрицево войско «айнцвайками», и тем это ужасно понравилось.

— Айн, цвай, смельей шагай!

— Драй, фир, не боись мортир! — отзывались задорно «айнцвайки».

Фриц смотрел на них и думал, как хорошо было б подкормить и одеть потеплее этих отважных смолян! Никакой король был бы им не страшен. Но править в крепости этой зимой будут два короля: голод и холод. Майер сознавал это и готов был вынести эту зиму, как и предыдущую… Вынесут ли они?

— Айн, цвай, тошней стрельяй!

И в ответ, уже во все голоса, потому что деды присоединились к подросткам, раздалось:

— Драй, фир! Фрис — командир!

— Без лести, господа! Кто это держать пищаль, как девочка за талий? Так не будешь правильно бить! Еще раз и все вместе: стрельяем, потом взять наперевес и один марш на другой — в атака марш! Только, штоб никто никого не ударяль по правда! Айн, цвай, драй!

Учения закончились. Майер старался не заниматься с «айнцвайками» больше часа, от силы — полутора, чтобы они не выбивались из сил. И сумел добыть распоряжение воеводы после каждого занятия кормить всех болтушкой, как караульных на стенах или возле пороховых погребов.

Когда ученики чинно уселись вокруг разложенного с краю плаца костерка (на это тоже было получено особое дозволение, с дровами становилось совсем туго), Фриц взял свою миску с похлебкой и, прикрыв шапкой, поспешил прочь.

— Куда ж ты, Фрис Франсович! — сказал вдогонку один из стариков. — Здесь бы и покушал. У огня-то лучше.

— Да не будет он есть! — пихнул того в бок другой ученик, пожилой, худой, как доска. — К Наташке пошел, костоправке. Ей снесет. И наврет, что уж поел. Любовь…

Фриц действительно спешил к Наташе. Он был благодарен Богу за эту, как он считал, лишнюю миску болтушки. Она давала ему возможность видеться с девушкой почти каждый день.