Стена

Жилище у Наташи было маленькое и теплое. Хозяин хлева, доставшегося костоправке после переселения из посада, еще в мирное время сложил там печурку. А дрова у нее были всегда. Через Наташины руки прошли многие осадные люди и теперь старались отблагодарить кто чем мог. Подобранные два-три сломанных древка, обломки осадных лестниц, охапка соломы… Фриц тоже всегда что-нибудь приносил.

Но в этот день дверь Наташиной хатки была подперта батожком. Такое уже случалось: значит, она была у кого-то из раненых. Майер вздохнул. Будь он в этот вечер свободен, можно было остаться и подождать, так ведь нет — вскоре надо быть на стене…

Он уже повернулся, собираясь уходить, как вдруг за его спиной заскрипел снег.

— Фрицушка! — прозвенел девичий голос.

— Наташа!

Она с разбега едва не налетела на него, и он испуганно поднял кверху руку с миской.

— Ай! Vorsichtig![107]

— Что за слово? — как обычно, полюбопытствовала девушка.

— Это… Когда надо думай, как делай, чтоб не делай плёхо.

— А! Осторожно, да?

— Да, да! Этот сльово я редко слишать. На, это тебе.

Наташа покраснела, опустила глаза.

— Фрицушка, не носи ты мне еду. Свою ведь отдаешь!

— Нет, — его голос стал необычайно тверд. — Мне наливай еще один. Я есть командир. Поэтому.

— Но ведь это неправда!

— Правда. Сльушай, мне надо скоро ходить, а ты про еду. Нет врьемя. Лючше пусти греться.

Она всплеснула руками, возмущаясь своей недогадливости, и поспешно откинула хворостину, подпиравшую дверь.

Они сидели рядом на лежанке, следя, как разгорается огонь в печурке, которую Фриц привычно и ловко растопил, лишь один раз щелкнув огнивом. Дым выходил через крохотное волоковое оконце под самым потолком.

— Что слышно из «орлиного гнезда»? — спросила наконец Наталья. — Не уйдут ляхи?

— Нет, он не будут уходить, — угрюмо ответил Фриц. — Это есть упрямство их король. Или есть что-то… Как это будет «noch»?

— «Еще». А что еще им здесь надо-то? Уж и Москва под ними, а все от Смоленска не отступятся! Что им вообще от Руси надо?!

Фриц улыбнулся. В голосе девушки звучала горечь, ему очень хотелось ее успокоить, сказать что-то ободряющее. Но что мог он добавить? Рассказать историю про сказочный клад, глубоко зарытый в подземельях крепости, якобы из-за которого Сигизмунд стоит под стенами второй год? Признаться, и сам Фриц в это не верил: легенда сия красива, конечно, загадочна и притягательна… Но жизнь, как показывает опыт, куда проще, приземленнее и… грубее.

— Русь есть отшень большой! — он показал, широко раздвинув ладони. — Все хотьят оторвать кусок. Хотьят порвать на один, два, три, много куски. Штоб не быльа большой и сильный.

Наташа вдруг Тоже улыбнулась.

— Значит, боятся нас?

— Иа.

И Майер поборол отчаянное желание поцеловать доверчиво прижавшийся к его плечу чудесный вздернутый носик. Если уступить этому желанию, то как не поцеловать и детские светлые глаза, полные недетской грусти, как не коснуться этих по-прежнему пухлых на таком похудевшем личике губ, искусанных и обветренных? Нет, нет, не до того сейчас. Можно, как советуют друзья, посвататься и жениться. Конечно, можно. Но если его убьют, что с ней станет? Ни денег, ни родни, ни жилья. Ничего… И уже пользованная — вдова… И все-таки… Лишь бы зиму пережить, а там скоро и весна. Может быть, они до нее доживут? И тогда…

Фриц самому себе удивлялся. Он никогда не боялся будущего… Неужели сейчас боится?

Он продолжал думать об этом, уже стоя на стене и наблюдая, как ветер гоняет туда-сюда густую поземку по первому, гладкому, будто стекло, днепровскому льду. Было тихо. Необычайно тихо…

И тут его взгляд привлекла фигурка, появившаяся из-за берегового бугра. Маленькая девочка в темной шубейке, до глаз закутанная толстым платком, прилагая огромные усилия, тащила за собой санки. Из кадушки, притороченной к санкам веревкой, плескалась темная вода. На каждой рытвине вода переливалась через край, попадала девочке сзади на валенки. А та все тащила и тащила свою поклажу…

Фриц некоторое время ошарашено смотрел на нее. Откуда она взялась?! И что будет, если поляки ее заметят? Ведь подстрелят, глазом не моргнут!

Рядом лежала бухта веревки, один конец которой широкой петлей был накинут на стенной зубец. Это — одна из «лестниц» Алекса — парнишка и сейчас, если надо, лазает по этим веревкам вверх и вниз, что твой кочкодан… будто и не ослаб от голода. Ну, может, немного медленнее, чем раньше. У него таких веревок пять — с каждой стороны стены по штуке.

— А ну-ка! — прошептал Фриц.

И толчком ноги сбросил бухту в просвет между зубцами. Не успела она развернуться во всю длину, как Майер, сбросив шубу, уже соскользнул по стене, отталкиваясь ногами от кирпичной кладки. Наверх лезть не придется: надо ведь провести девчушку в крепость, значит, подойдут рядом к боковым воротам башни.

Девочка была от Фрица в нескольких шагах, когда вдруг качнулась в одну сторону, в другую и медленно осела в снег.

Фриц подбежал к ней. Личико, едва видное под платком, было совсем страшненьким, куда более худым и серым, чем у всех смолян. Глаза мутнели и закатывались.