Стена

Нет, это должно, наконец, произойти, должно. Его Карфаген должен быть разрушен. Надо же было случиться, чтобы стенобитные орудия подвезли именно в тот момент, когда королю почти изменило мужество…

Что-то такое приключилось в одну из этих ночей, что-то, о чем ни его адъютант Збышек Сташевский, ни князь Вишневецкий, вроде бы как-то задействованный в происшествии, никак не желали рассказывать королю подробно. Ну да, он здорово перебрал — не надо было вновь приниматься за водку. Но почему стража утром перешептывалась о каких-то пьяных казаках и прятала от его величества глаза?

Ладно! К черту! Как только крепость будет взята, все неприятности можно будет забыть и дальше пойдет как по маслу.

— Вы все славно рассчитали, месье Луазо! Я всегда верил, что вы стоите тех немыслимых гонораров, что я вам плачу.

— О, это было очень просто, ваша милость! — инженер Рене Луазо был явно польщен комплиментом короля. — Конечно, я смог все рассчитать только после того, как вы указали, куда бить не стоит… Идеальное соотношение веса пушки и ядра давно известно: это сто к одному. Зная вес ядра, мы можем определить вес пушки, и наоборот! Далее следует умножить вес ядра на столько его диаметров, сколько уложится один за другим в казенной части. Произведение умножаем на шесть, а уж это произведение разделяем на девяносто шесть. Частное даст число фунтов пороху, потребных, чтобы зарядить орудие перед боем. Далее берем таблицы Тартальи…

Излагая теорию, инженер возбужденно размахивал своими необычайно длинными руками, как мельница крыльями. Король зевал.

— Смотрите! — воскликнул остроглазый Новодворский, и изо рта его вырвалось облачко пара. Возможно, этот выкрик спас Сигизмунда от преждевременной смерти от скуки. — Ваше королевское величество! Русские-то, русские! Они стаскивают пушки с той стороны стены… Или я ослеп? Нет-нет, действительно стаскивают. Значит, они поняли, что не устоят!

— Тогда почему они не сдаются? Почему не вывешивают белый флаг? — морщась от преследовавшей его с прошлой ночи головной боли, спросил король.

— Мужичье — туго соображают!

Сигизмунд очень надеялся, что наблюдения мальтийского кавалера справедливы. Весь верх стены, на которую обрушился обстрел, был охвачен пламенем: то тут, то там взрывался приготовленный для пушек порох.

Однако паники почему-то не было. Пушкари аккуратно, не проявляя поспешности, стаскивали вниз орудия, собирали оружие и отступали, хотя и быстро, но вовсе не лихорадочно, чего можно было бы ожидать.

— Вперед, пан Новодворский! — воскликнул Сигизмунд. — Вперед! Кажется, брешь уже появилась. Да-да! Я вижу: в стене образовалось отверстие!

— Что вы, мой король! — невозмутимо, стараясь не показывать охватившего и его возбуждения, ответил кавалер. — Там же совсем маленькая прореха. Эту стену быстро не расколотишь, даже такими орудиями… Ах, теперь нам придется восстанавливать здесь все заново! Миллионы кирпичей. Польскому престолу эдакая твердыня весьма пригодится.

— Будь она проклята, — прошипел себе под нос Сигизмунд. На морозе его начинало колотить. — Я бы стер ее с лица земли, не будь на это потребно слишком много пороха! Никакого золота не хватит.

— Лучше потратить его на более полезные дела, — отозвался Новодворский. — А штурм начнем через… Думаю, уже через час-полтора, ваше величество.

Потом, много позже, Сигизмунд припомнил эту реплику Новодворского насчет добрых дел, прозвучавшую после того, как сам он чуть не проговорился про золото Смоленска. Кавалер подхватил так легко, будто думали они об одном. Но это было бы настолько невероятно, что король решил, что это просто оговорка и дурацкое совпадение.

Солнце поднималось, но мало кто видел его сквозь клубы порохового дыма, взметаемые ветром языки огня, кирпичную пыль и гарь. Пытаясь все-таки что-то разглядеть в грозовой туче, накрывшей крепость, Сигизмунд набрел глазком подзорной трубы на черного орла, который по-прежнему парил над Фроловской башней. Он навел трубу на одну голову, и она будто ему усмехнулась. Навел на другую… Король готов был поклясться, что голова ему подмигнула!

Новодворский ошибся: брешь в стене сделалась достаточно велика лишь ближе к полудню.

Сигизмунд приказал бросить вперед наемную немецкую пехоту под командованием проверенного в боях полковника Вейера. Пехоту польскую и отборную шляхтецкую конницу он, как всегда, приберег для второй волны атаки.

Среди грохота прогудел горн, раз и другой. Осадные орудия умолкли. А спустя минуты сотни закованных в сверкающие кирасы наемников устремились через ров к чернеющему среди дыма и пыли проему.

Подойдя к стене вплотную, немцы обнаружили, что брешь хоть и была достаточно широкой, до земли не доходила, ее изломанные края начинались на высоте человеческого роста. Но это уже не могло остановить штурмующих. Стены наверху были пусты, осажденные не встречали врага огнем, значит, поняли бессмысленность сопротивления…

Наемники, как муравьи, стремительно карабкались по разбитым остаткам кладки, взбираясь на выломанные куски стен. Передние ряды соскакивали с той стороны и с криками устремлялись в атаку.