Стена

Разгоревшееся по весне восстание москвичей удалось подавить, но раненый его предводитель Пожарский бесследно исчез из Москвы. Из этой чертовой азиатской Москвы! Докладывали, что столица варваров была до недавнего дня больше, чем Лондон с предместьями, больше, чем Рим и Флоренция вместе взятые.

Пожарский долго держался там в какой-то то ли «острошке», то ли «изпушке» на какой-то Лубянке. Даже пушки где-то, подлец, раздобыл… А когда пришлось Москву поджечь, чтобы из «острошков» мятежников выкурить, просто растворился… Пожар нежданно разошелся повсюду, тушить было некому… да, к дьяволу, и незачем… В огне погибли, писали в донесениях, десятки тысяч москвичей — половина населения варварской столицы, — но среди погибших предводителя восставших не было.

Патриарху Гермогену, узнику Чудова монастыря в Кремле, выдавали вместо хлеба метелки овса, из которых стража выковыривала зерна, не было у него ни бумаги, ни чернил, но все равно патриарх каким-то чудом рассылал по стране послания. Как — непонятно.

Темно.

Его величество временами испытывал настоящий страх, противный и жуткий, как прикосновение невидимой ледяной руки в темноте. В детстве он боялся рассказов о привидениях и мертвецах. Бывало, переступая порог темной комнаты, всей плотью ощущал, что пол сию секунду уйдет у него из-под ног, и он рухнет в неведомое темное нечто. Очень страшно было сделать шаг вперед. Очень страшно было потом сделать шаг назад.

В России было темно, и теперь эта темная, холодная и бескрайняя страна, которую он всю жизнь ненавидел, напоминала о детских страхах. Последнее время королю из ночи в ночь снился странный, необъяснимый сон, чем-то странно похожий на его детские видения.

Он в необычно длинной зале с очень низким потолком. Внутри светло, свежо и прохладно, и как-то странно красиво. Вся зала отчего-то заставлена большими удобными кожаными креслами, стоящими по бокам вдоль узкого прохода, почти как в лютеранской кирхе. В креслах сидят и мирно беседуют какие-то люди в очень скромных, простых платьях, а в воздухе разлит усыпляющий звук, как будто за стенами непрерывно гудит гигантский пчелиный рой. Сигизмунд с интересом выглядывает в одно из расположенных вдоль стен небольших овальных оконец… и холодеет от ужаса: оказывается, эта странная зала парит высоко-высоко над землей! Земля — леса, холмы, равнины — все это где-то далеко внизу, будто он смотрит с вершины исполинской горы. И зала эта плывет над миром, постепенно снижаясь…

Отчего-то король вдруг понимал во сне, что эта земля — Россия. И новая волна страха накатывала на него. Ему что-то говорили, он что-то отвечал, отдавал какие-то приказания. А внизу вырисовывалась, будто контур на карте, Смоленская крепость, новая, отстроенная, целая и невредимая, а они все снижались и снижались… прямо к ней. И отчего-то очень не хотелось Сигизмунду приближаться к крепости. Лучше не надо, милостивый Боже, пожалуйста, не надо, я не хочу…

Внезапно в окне возникала светлая тень — белая птица с блистающим на солнце оперением являлась перед королем. Заглядывала в окно, раскрыв, точно в улыбке, хищный клюв, и исчезала… А зала почему-то уже совсем низко, вот-вот она погрузится в беспроглядную молочную мглу утреннего тумана, из которого, как из болота, торчат верхушки деревьев, подернутые весенней зеленью, — там, высоко в небе, светит солнце, а здесь, на земле, только-только рассвело — вот-вот летящая зала коснется земли…

И тут люди вокруг него начинают кричать, поначалу Сигизмунд думает, что они отчего-то тоже, как и он, — испугались этой птицы, но — нет. Парящая зала вдруг на мгновение останавливается, замирает — и словно проваливается в бездну пропасти. Пол резко накреняется, потом уходит из-под ног, ветви деревьев чиркают по стеклу окна… мир разрывается пополам… И хлынувшая в этот проем тьма, еще более холодная и жуткая, чем в его детских снах, поглощает все сущее, гасит все звуки и утягивает его вниз.

Он просыпался в липком поту. И долго лежал, выравнивая дыхание, успокаивая бешено колотящееся сердце.

Что это за зала в поднебесье, кто все эти люди — он не имел ни малейшего представления. Неужели вот так и сходят с ума?..

Рядом, на столике, горела свеча. Последнее время он снова приказывал оставлять на ночь свет. Не помогало.

Смоленск пережил вторую зиму. Было ясно, что пережил с великим трудом. Осажденные походили на тени — худые, с посеревшими лицами, ввалившимися глазами, в странных нарядах из лохмотьев, овчин и брони. Однако эти тени сражались свирепее, чем прежние воины, сметая штурмовые отряды со Стены… Королю то и дело приходила на ум мысль, что город на самом-то деле давно мертв, мертвы все его жители. И это не люди — а призраки встают с оружием в руках навстречу его воинам… а ведь с призраками совладать невозможно… Их убиваешь вновь и вновь, вновь и вновь, но до конца никак не убить…