Стена

— Так деревня это, ваша королевская милость! — не смутился мужичок. — Отсюдова, може, в десяти-двенадцати верстах. Не шибко далеко. Вы ее, ваша, милость, когда проезжали, сжечь изволили, но четыре домишка-то на отшибе остались. Там, значить, моя семья живет, ну, и еще. К одной вдовушке, стало быть, тот пришлый и прибился. Как он сказал, что гавелон это корапь, навроде струга большого, так я и сообразил, что как раз невдалеке от Сущева-то, ну, не прям чтоб на самом берегу, но недалече, в лесочке, с незапамятных времен валяется огромная такая хреновина, с виду корапь… Только он прогнил уж весь, деревья скрозь него проросли уже… сгодится ль вашей милости, кто ж знает?

— А в самом деле, ваше величество, — негромко проговорил поляк-переводчик. — Русским действительно задавали вопрос именно о старинном галеоне. Понять бы сразу: дикари не знают, что это такое!

— Недоумки, — бессильно откинулся на спинку трона Сигизмунд и прикрыл глаза. — Кто же знал, что вы так по-дурацки спрашивали! Переводи, живо: пусть он нас к нему проводит.

От нетерпения у его величества даже руки вспотели: неужели он наконец-то получит какое-то реальное доказательство существования вожделенного сокровища помимо трех несчастных кусочков пергамена!

— Чего ж не проводить, — все с той же степенностью ответил мужичок. — Провожу, коли хотите… Только вот мне сказывали, будто ваша милость королевская за рассказ об энтом гавелоне ажио пять золотых монет обещали.

Король поморщился:

— Обещал, это правда. Только пускай сначала покажет место.

Крестьянин закивал густой бородой, безусловно соглашаясь, и сказал:

— Так от ож! Как будет угодно вашему величеству! Но деньги перво-наперво, а корапь потом. У нас, кто остались, крестьяне, в великой нужде живут. Урожаю за то лето еле-еле собрали, почти все повыгорело, а что запасли, так, почитай, дочиста ваши солдатики растащили. Не в обиде будьте, ваша королевская милость. Чуток репы припрятали, так его только жили да грибами, что собрать удалось. А так траву едим. Потому и прошу: деньги вперед дайте.

— Да как ты смеешь! — вознегодовал переводчик. — Ты не веришь слову короля?

— Слову верю, как можно не верить его величеству! — искренне оскорбился мужичок. — Но свое получить хочу сразу. Ежели ихнее величество в гнев впадет, да меня казнить прикажет… что ж, так, значит, тому и быть. На роду написано. А у меня невестка вдовой осталась. Ейных детишков трое. Кормить-то их надо? Во. Дадите денег, так тотчас туда и провожу.

— Дайте, дайте ему пять злотых! — сердито бросил король. — Еще не хватало торговаться с мужиком! Спросите, умеет ли он ездить верхом. Впрочем, не спрашивайте: не умеет — привяжем к седлу.

— Ваше величество хочет сам поехать к кораблю? — вкрадчиво спросил Мальтийский кавалер Новодворский.

— Да, я хочу сам осмотреть галеон. Если это действительно галеон и если этот мужик и впрямь знает к нему дорогу.

— Я очень не советую вам самому туда ехать, — решительно возразил Новодворский.

— Это почему?

— Это потому, что от русских всего можно ожидать, ваше величество. Целую армию вы ведь с собой не возьмете, так? А лесные люди не раз нападали на наши отряды. Леса кругом густые, спрятаться ничего не стоит. То место, о котором говорит старик, судя по всему, довольно глухое… Нет-нет, не покидайте лагеря, мой король! Мало ли, что может произойти по дороге.

Сигизмунда всегда бесило, когда его пытались напугать. Однако на этот раз он всерьез задумался. Если б в эту ночь — опять не этот проклятущий сон с падающей длинной залой и зловещим белым соколом, вероятно, он поборол бы свои сомнения — злосчастный галеон слишком волновал его воображение… И все же мысль о возможной ловушке Сигизмунда отрезвила.

— Хорошо, — проговорил он, минуту подумав. — Тогда приказываю. Отправьте отряд в… пятнадцать человек. Пускай им командует ротмистр Хрулевский… Да и сами с ним поезжайте, кавалер. Вы, как я понимаю, разбираетесь в старинных судах? Зарисуете галеон, если, конечно, он там, и рисунок привезете мне.

— Слушаюсь, ваше величество.

Ответив так, Новодворский показал тоном, что сожалеет о своей настойчивости. Это искусство говорить все, что надо, не словами, а одной только интонацией, было развито при дворах всех европейских государей. В формальном ответе кавалера слышался мягкий укор: изволь теперь рисковать вместо короля. Неужели его величество так и не забыл те неудачные для него шахматные партии? Но на самом деле Мальтийского кавалера страшно интересовала загадка развалившегося судна, неведомыми путями оказавшегося на днепровском берегу. Он испытывал возбуждение породистой легавой.

Крестьянин тщательно замотал в онуч пять золотых монет, и разведка вышла на задание.