Стена

Это открытие не слишком расстроило молодого дворянина: он понимал, что к концу подходит и осада. Город, в котором люди умирали от истощения и от цинги прямо на улицах, а караульные на стенах втыкали копье в щель между кирпичами, чтобы легче держаться на ногах, не мог сопротивляться долго. И так уже длительность осады перешла все разумные пределы. Андрею, как и польскому королю, иногда казалось, что его окружают утратившие плоть призраки, которые почему-то еще способны сражаться. Но все-таки они погибали. Вопрос был только в том, насколько еще растянется эта медленная и мучительная гибель.

В последнее время Дедюшин редко бывал у Варвары. Возможно, и он слабел — одним медом крепок не будешь, а хлеб, припасенный в подвале, кончился два месяца назад — приходилось довольствоваться скудными порциями овса, которые получали все. Андрей пожаловался было воеводе, но тот без раздражения, спокойно напомнил, что и сам ест не больше других военных.

— А ты, Андрюха, и не военный даже, тебе и того бы не положено, — заметил Михаил. — Получаешь, потому как, считай, при нашей семье вырос. Все жду, что меня стрельцы тем попрекать начнут.

Дедюшин счел за лучшее больше об этом не заговаривать. В конце концов, зима кончилась, а весной и летом с огорода жить можно. Новой голодной зимы не будет!

Так или иначе, близости с Варварой ему сейчас не хотелось.

Но в этот день, обнаружив, что мед на исходе, а значит, баловаться им вволю, как прежде, уже не стоит, Андрей решил, что одно удовольствие все же неплохо заменить другим, и отправился к знакомой баньке.

Варвара встретила его, не проявив особой радости, но и без явного отчуждения. Напоила отваром, посочувствовала, что у него закончился мед — он сказал, что совсем кончился, потому и не принес — и поделилась овсяной лепешкой.

Варя, как и все в Смоленске, сильно исхудала, но даже худоба не смогла погасить ее колдовскую красоту. Впавшие щеки не выцвели и не посерели, хотя яркий румянец с них и сошел, но теперь их молочная белизна делала лицо стрельчихи тоньше, выразительнее, подчеркивала притягательные полные губки сочно-вишневого цвета и удивительную выразительность черных глаз. Варя стала словно бы нежнее, в ней появилось то, чего никогда прежде не было, — женская хрупкость. Такой она нравилась Андрею еще сильнее, чем прежде.

Видя охватившее любовника волнение, Варвара не стала противиться напору, отдала должное его ласкам, однако в ней не нашлось прежнего ответного огня. Она не была холодна, безучастна, как в тот памятный день, когда в нем вдруг родилось желание ее задушить, но и не сводила с ума.

«Ничего! — утешился Дедюшин. — Отойдет, попривыкнет снова. Куда она от меня денется?»

— Никуда я от тебя не денусь! — вдруг ответила она его мыслям. — Так нам и на роду написано — до конца.

— До какого еще конца?

В нем снова вспыхнула, прорвалась злость; злость появлялась всегда, стоило только Варваре показать свою загадочную власть.

— Что за конец-то? Думаешь, я помирать собираюсь?! Ничего подобного!

— Сбежишь?

Она улыбнулась, показывая жемчужные зубы. Цинга ее не брала.

— Уйду, — мрачно кивнул Дедюшин, целуя ее в шею, на которой темнела пара выбившихся из косы локонов. — Просто возьму — и уйду. И тебя могу с собой взять.

— Спасибо! — она вдруг рассмеялась. — Ой, спасибо, Андреюшко!.. А ну как не пойду?

Угасший было порыв злости вновь темной волной накрыл Андрея. Вновь, на этот раз уже без причины, ему захотелось ударить Варвару. Но он сдержался.

— Не пойдешь, не иди, — как он ни старался, изобразить равнодушие не удалось. — Возьмут поляки город, надо думать, тобой не побрезгуют. Может, и накормят за ласки твои!

Варька и не подумала оскорбиться. Еще шире заулыбалась и воскликнула:

— Что же, погляжу, каковы они в любви-то… Если таковы же, как в битвах, то на кой мне такие любовники? Я и здесь найду, кого приласкать.

— Здесь всех убьют.

— Ой, не всех, Андрей Савельич! Не всех! Найдутся, кто и при ляхах хорошо жить будет, как и нонче — не бедствует.

Дедюшин пристально поглядел на любовницу.

— Думаешь, про кого это я? — дразнила его Варя блеском своих зубов. — Да вот тут ко мне Зобов заявился.

— Никита Прокопич? Посадский голова? Сам-то? — Андрей даже рассмеялся, мысленно представив себе красавицу Варвару в объятиях дородного купца с широкой потной лысиной. — Ему что же, молодость вернуть захотелось?

— А кто его знает?.. Да нет, Андрюша, проще: жена у него померла. И не старая была, вторая ведь уже, а взяла да и преставилась. С чего — не ведаю. Уж точно, не с голодухи.

— И купчина решил у тебя утешения поискать?

Стрельчиха поправила на плечах платок и подлила отвара себе и Андрею.