Стена

— Вы знаете, что творится в их Москве, а все почему? — продолжать заводиться Пальчевский. — Нету на них сильного правителя, каким являетесь вы, ваше величество! — он еще раз поклонился королю. — И доказать это необходимо прямо здесь и прямо сейчас. Времена Смуты прошли, наступает новая эпоха! Эпоха нового Порядка! Я писал вам, вы помните: Россия должна стать польским Новым Светом. Русских еретиков следует перекрестить и обратить в рабов, как испанцы поступили с индейцами. Использовать бескрайние просторы России, как испанский король использует бескрайние просторы Америки!

Сигизмунд ничего не сказал, выпрямился в седле и раздраженно отвернулся.

— Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа! Прими, Господи, душу раба Твоего, новопреставленного Дмитрия, за Отечество и Веру Православную убиенного, прости ему все прегрешения вольные и невольные и сотвори ему вечную память!

С силой оттолкнув державших его под руки поляков, отец Лукиан метнулся к убитому, опустился на колени, закрыл старику глаза и молча осенил себя все тем же православным крестным знамением. И посмотрел снизу на верховых.

— Надеюсь, вы не будете убивать священника? — по-прежнему глядя в сторону, произнес король. — В конце концов, это его работа.

— Почему же, ваша милость? В конце концов, это моя работа. Эй, поп! Давай…

Пальчевский дулом пистоля показал, что священнику надо встать. А потом так же нарисовал в воздухе крест.

— Тебя, молодой человек, ждет ад. А тебя, твое величество, ждет Смоленск!

Священник перекрестился. Раздался выстрел. Батюшка завалился набок. Он глубоко вздохнул и вытянулся… Тела помещика и священника легли крестом.

Пальчевский сунул за пояс второй разряженный пистоль.

Толпа застонала. Глухой ропот прокатился по поляне под вековыми липами.

— Крестьяне! — закричал, изо всех сил возвысив голос, Пальчевский. — Король Сигизмунд несет вам вольность! Не будет над вами отныне ни московитских помещиков, ни попов-еретиков!

— Изверги! — прокричал кто-то.

В воздухе что-то свистнуло, мелькнула тень, Пальчевский едва успел отклониться — и брошенный из толпы комок земли шмякнулся о ствол дерева.

— Вы видели, мой король?! — закричал Пальчевский. — Вот об этом я и говорил!

Солдаты, не видя, кто именно крикнул и кто кидал, наугад выволокли вперед пожилого, лысоватого мужика.

— Перекрестись, мужик. Да не ошибись! — в голосе Пальчевского звенела ярость.

Крестьянин как будто не понимая, что от него хотят, ошарашенно оглядывался по сторонам. И вдруг — увидел клубы черного дыма оттуда, где стояла церковь. И сразу — высокие языки красного пламени.

Нашарив на груди крест, мужик вытащил его, зажал в пятерне, поцеловал и, вперив глаза в польского вельможу, медленно совершил крестное знамение. Вновь — справа налево.

Вновь — выстрел, и вот на зеленой траве лежат дворянин, священник и крестьянин.

— Следующего! — в запале крикнул пан Пальчевский. Сигизмунд отъехал на несколько шагов.

Солдаты вломились в толпу. Раздались отчаянные вопли…

В этот момент прогремел еще один выстрел. Пан Пальчевский ахнул, взмахнул руками и рухнул с седла, затылком в натоптанную копытами грязь. Пуля вошла ему прямо в рот.

Теперь уже завопили поляки. Короля едва ли не стащили с седла, стали прикрывать щитами.

Кто-то указал в сторону барского дома. Из окна кабинета Колдырева еще вился белый пороховой дым.

Теперь солдатам было не до крестьян. Одни беспорядочно палили по дому, другие бежали туда, размахивая саблями… Но дом был пуст. Только странная белая птица ринулась из окна навстречу бегущим, громко крикнула и, сделав круг, умчалась прочь, в сторону леса, куда вновь вбежал Санька, прижимая к груди заморский пистоль.

Третьим выстрелом он попал.

Отдѣлъ 5 В круге первом (1609. Сентябрь)

У нас обет положен в дому у Пречистой Богородицы: за православную веру, за святые церкви, за царя и за царское крестное целование всем помереть, а Литовскому королю и его панам отнюдь не поклониться.

Из ответа смолян Сигизмунду III, 13 сентября 1609.

Королевская милость (1609. Сентябрь)

Фриц Майер осадил коня, не доезжая до берега Днепра. Здесь он оставался недосягаем для русских пищалей, притом исполинская крепость о тридцати восьми башнях просматривалась отсюда хорошо. Для человека с острым зрением не составляло труда разглядеть и сосчитать основные бойницы, определить их расстояние друг от друга… Для человека, опытного в воинском деле, несложно также было прикинуть, какая огневая мощь кроется за зубцами смоленской стены.

— А хороша фортеция, — буркнул немец, разглядывая твердыню. — Умно, очень умно…

Порыв ветра поднял вокруг всадника серую тучу пепла. Конь зафыркал, тряхнул головой. Фриц, тихо выругавшись, прикрыл нос платком.