Но незаметно откланяться не удалось. Последние из оставшихся на площади наемников, судя по всему — венгры — вдруг набросились на него, решив, что Фриц решил претендовать на их место победителей этого турнира. Фриц положил алебарду и выхватил свою длиннющую испанскую шпагу. Шпага Фрица мало чем напоминала «парадку» Григория Колдырева. В основании, у искусно заплетенной гарды, полностью защищавшей кисть, лезвие было шириной более двух испанских дюймов.[59]
Шпага была тяжелой, почти три с половиной испанских фунта[60] и очень длинной — под четыре фута[61] клинка, при этом почти половина клинка от острия была остро отточена с двух сторон. Этой шпагой можно было не только колоть, находя щели в доспехах противника, но и отчаянно опасно рубить — почти как саблей. Венгры были вооружены своими традиционными саблями. Сам того не желая, Майер вдруг ощутил азарт: «Ах, вы так? Ладно же! Могу и я показать, чего стою!»Венгры фехтовали грамотно, но Фриц оказался искуснее и, главное, быстрее — он не участвовал в турнире, и был совершенно свеж. Несколькими ловкими выпадами он обезоружил одного, а другого слегка, неопасно ранил в правую руку…
Теперь внимание уже всех зрителей, от городских зевак до королевской свиты, было полностью приковано к дерзкому новичку в кирасе. Фриц стоял в центре площади, улыбаясь и отвешивая поклоны толпе и, главным образом, королевской «ложе». Сигизмунд, что-то неслышно приказал, повернувшись вполоборота назад, и вдруг на Майера одновременно наехали двое конных польских гусар.
Здоровенные крылья из птичьих перьев, торчавшие у них за спиной, могли кому-то показаться забавными… Но их палаши, длинные и явно не затупленные, улыбки не вызывали, и поляки, раззадоренные королевским приказом «обломать упрямца», насели на Майера с неподдельной яростью.
Оказавшись один против двух всадников, Фриц, чудом отскочив, быстро подхватил с земли алебарду. На тесной площади гусары кружились на конях вокруг себя, им было негде особенно развернуться и пустить коня на Фрица в опор, и это оставляло ему ничтожные шансы в невероятной схватке двух конных с одним пешим. Время от времени, когда те заходили с противоположных сторон, Фриц применял свой излюбленный прием: выставлял алебарду вперед и принимался кружиться, одновременно вертя перед собою смертоносным лезвием. Лошади храпели, оступались на брусчатке и противники отступали. Можно было вновь стать в позицию, чтобы сделать выпад.
«Гусары, — думал Фриц. — Мне везет, что они с палашами. Ничего не умеют. Конечно, их оружие — копья. Ах ты, зараза!»
В конце концов, он свалил с седла одного, все так же используя обух вместо лезвия. Второй обозлившись, все же с полукруга пустил коня на него вскачь, размахивая палашом. Майер сделал в последний миг — прямо из-под копыт коня — резкий уклон и быстрый шаг влево и молниеносно ткнул всадника снизу вверх острием. Острие алебарды, проскрежетав о край кирасы, вонзилось всаднику в подмышку. В глазах поляка появилась не боль — а изумление. Фриц видел это изумление в глазах врагов, когда сталь входила в живую плоть, много раз. Свалившись с коня и затем с трудом поднявшись, гycap, прижав руку, заковылял прочь.
«Черт возьми — промелькнуло в голове Фрица, — упаси Господь, я не должен был ранить его тяжело. Иначе мне конец — заколоть гусара на глазах его короля, будь я проклят…» Но судьба раненого гусара, видимо, совершенно не волновала сидящих в королевской «ложе» на ступенях ратуши.
— Браво. Браво! — донеслось оттуда. — Великолепно! Этот немец выше всяческих похвал. Это ведь немец, да?
С таким вопросом король Сигизмунд обернулся к своей свите, и свита согласно закивала.
— Эй, подойди сюда! — замахали Фрицу руками придворные. — Его величество желает говорить с тобой!
Фриц, раззадоренный схваткой, низко склонился перед польским королем.
— Ты — профессиональный военный? — спросил Сигизмунд, с любопытством глядя на Майера.
— Да, ваше величество, — ответил Фриц, исподтишка разглядывая короля — с такого близкого расстояния монарших особ ему видеть еще не доводилось.
Лицо его величества понравилось Фрицу. Аристократически бледное, благородно узкое, проницательные глаза чуть навыкате, длинный прямой нос, немного растрепанные усы и бородка клинышком — такое лицо должно принадлежать человеку умному, волевому и решительному. «Если натура соответствует внешности, с таким королем мы войну не проиграем!» — довольно подумал Майер.
— Ты — немец?
— Так точно.
— И как твое имя?
— Фриц Майер, ваше величество. Родом из города Зуль.
— Ты отлично дерешься, Фриц Майер из города Зуль, и это мне нравится. У тебя есть патент или что-нибудь, что бы удостоверяло твой воинский опыт?
— Всемилостивейше прошу принять. — Фриц протянул королю бумагу.
— А! Ага… Отлично! Вижу, в мою армию прибыл бывалый вояка. И по-польски ты говоришь. Прекрасно! Какие-нибудь еще языки знаешь?
— Совсем немного латынь.
— Ну, латынь тебе не понадобится! — рассмеялся король и нахмурился, пролив немного вина на золотое шитье своего камзола. Судя по всему, это был далеко не первый бокал за это утро.