Стена

Нет, такое везение случается только на войне! Шутка ли: стать командиром авангарда, штурмующего вражескую крепость!.. Если будет штурм, то у него, Фрица Майера, «Фрица фон Зуля», есть все возможности доказать Сигизмунду, что король с неожиданным назначением не ошибся. Одно дело — рубиться на шутовском «турнире» со всяким сбродом и отбивать нападения польских гусар, взявших в руки вместо привычных копий неудобные палаши, и совсем другое — брать приступом крепость! Первому — не просто честь и слава, но главное — быть первым в разграблении города. Грабеж — святое право авангарда, иначе как еще заставишь бойцов лезть под пулями на стены крепости?

Словом, все складывалось самым наилучшим образом, и он мог чувствовать себя счастливчиком…

Мог. Но не чувствовал. Радостное головокружение от стремительного взлета прошло, и теперь Майер мог смотреть на вещи трезво. Он узнал, что должность капитана была изначально объявленным призом победителю «рыцарского турнира» — потому-то и бились на нем с таким остервенением. Похоже, подобные забавы были любимым развлечением Сигизмунда, для которого десяток-другой жизней каких-то там наемников стоит не более их жалованья, а удовольствие видеть их озверелую драку искупает все расходы… «Что же будет на настоящей войне с такими людоедскими наклонностями у главнокомандующего?» — все чаще думалось Фрицу.

Потом зрелище в русской деревне, уже на подступах к Смоленску. Эпоха религиозных войн не способствовала мягкости нравов, и человеческая жизнь за последний век в Европе вообще перестала что-либо стоить. Но как профессионал Фриц старательно разделял в голове военную жестокость «нужную», коя разумно подавляет волю противника к сопротивлению, и «избыточную», которая, наоборот, это сопротивление провоцирует.

Фриц равнодушно относился к мародерам. Ведь война — это просто работа, а работают люди ради заработка — и только.

Так что же плохого в том, что кто-то пошарит в карманах своих или чужих мертвых? Мертвым деньги ни к чему. Обчистить же взятый город — так это и вовсе законнейшее право победителя. Без этого «права на разграбление» ни одно войско никогда воевать не будет.

Одного только Майер почему-то не выносил — это насильников. Ну, скажем, зарубил ты мужа при штурме — тут ничего не поделаешь, война. При другом раскладе он бы сам тебя зарезал. Его добро — твой законный военный трофей. Но после насильничать его женщин, да, Боже упаси, вымещать азарт штурма на стариках и малых детях — тут все профессиональное естество Фрица почему-то восставало. И дело не только в том, по-божески сие или нет — объяснял он сам себе. Дело в другом. Это недальновидно. Можно разгромить врага, но зачем его унижать? Униженный и оскорбленный противник опасен. Он затаит злобу и при первом же случае воткнет нож тебе в спину. Не тебе — так твоим детям.

И вот, не успели перейти границу — пожалуйста. Зачем-то первым делом сожгли церковь. Тут же порешили местного помещика и хуже того — деревенского попа, из-за какого-то совершенно дурацкого, удивлялся Майер, повода — «не в ту сторону» совершаемого крестного знамения…

Куда как разумнее Сигизмунду было бы показать себя правителем хоть и не званым, но добрым и справедливым. Просто показать. А не получить в результате в собственном королевстве толпу озлобленных подданных, думающих лишь о мести.

Последующие события и вовсе погрузили Фрица Майера в сомнения, которые он и сам пока не сумел бы объяснить.

Инженер с кораблем (1609. Сентябрь)

Польский король подошел к городу ранним утром. Канцлер Сапега уже перекрыл ведущие к Смоленску дороги. Теперь основные силы польской армии встали невдалеке от окружавшего деревянный смоленский посад невысокого вала с частоколом. Судя по виду поднимавшихся из-за него теремов, жили смоляне не бедно, и у солдат сразу зачесались руки. Пора бы наведаться туда за первой военной добычей! Но его величество не мог этого позволить — до момента, как разрешится важнейший вопрос: вручат ему ключи от города или придется брать его силой. Если Смоленск сдастся, то грабить можно будет только после сдачи.

Солдаты принялись разводить костры и готовить еду, удивляясь тому, что из-за частокола не поднимается ни одного дымка. Оттуда не доносилось ни звука. Конечно, жители затаились в ожидании своей судьбы, но почему не слышно ни петушиного крика, ни лая собак?

Фриц пришел к большому шатру, в котором расположился сам король, как раз в момент, как из крепости на той стороне реки вернулся посланный Сигизмундом посол. Шатер гудел. Войдя, Майер увидал, что вокруг походного королевского трона (того самого кресла, что он видел в Вильно) толпятся человек пятнадцать: канцлер Сапега, гетман Жолкевский, несколько придворных и офицеров. Перед креслом стоял ротмистр Гносовский, дородный пышноусый шляхтич. Его холеное лицо казалось краснее жупана, в который офицер был облачен.

— Я не понимаю! — гневно звучал голос короля. — Я не понимаю этой русской шутки! Передайте точно, что вам сказал воевода?