Стена

И какъ-будто только сейчасъ увидалъ справа чуть волнующiяся подъ втеркомъ, пышныя, какъ перины, полосы ржей, слва гряды клубничныхъ огородовъ, сплошь засыпанныя блымъ цвтомъ, съ яркими пятнышками пололокъ по бороздамъ, вперди, подъ сизоватымъ покровомъ, покойный городъ и солнце въ неб.

- Шшшш…

Остановилъ вложившагося въ машистую рысь сраго, вольно вздохнулъ и поглядлъ назадъ.

Надъ прудами дремали раскидистыя ветлы, за ними, на взгорь, надъ вершинами уцлевшихъ по закраинамъ сада липъ, указывающимъ въ небо тонкимъ пальцемъ четко выступилъ черный шпиль купленнаго на сломъ дома. За плотиной, краснющимъ въ зелени заворотомъ подымалась дорога на усадьбу.

Но Василiй Мартынычъ видлъ только одно - густое полукольцо акацiй на заворот, затаенно высматривающее и стерегущее дорогу.

Всегда эта заросль была самой обычной и непримтной, какъ придорожная пыль, но теперь она показалась ему странно живой, полной значенiя и жуткой тайны. Она протягивала къ нему лохматыя втви, какъ руки, много-много корявыхъ рукъ, и глядла на Василiя Мартыныча огромнымъ и невиднымъ зеленымъ глазомъ. Глядла и молчала. Но онъ чувствовалъ, что она говоритъ ему - здсь!

И онъ еще разъ повторилъ:

- Не поду.

И сейчасъ же почувствовалъ, что придется хать, краешкомъ сердца почувствовалъ, не сознавая, а такъ, глубоко внутри, точно онъ уже когда-то давно видлъ эту молчаливую заросль, и она сказала ему накрпко, что подетъ, подетъ… Жутью своею, тмъ, что таится въ ней, сказала ему, что подетъ.

И когда передалось ему то, что говоритъ эта нмая заросль, увидлъ на буро-зеленой стн перепутавшихся кривыхъ сучьевъ движущееся черное пятно.

Онъ смотрлъ, затаившись, вывернулся въ шарабанчик и смотрлъ.

Пятно медленно отдлялось отъ зарослей.

… Не было его…

Пятно совсмъ отдлилось отъ зарослей, и на дорогу вышелъ человкъ.

Жадно смотрлъ на него Василiй Мартынычъ и различалъ только бловатое пятнышко лица, сапоги, черный пиджакъ и картузъ - черный, высокiй человкъ. Смортлъ со всмъ напряженiемъ и чувствовалъ, что и тотъ смотритъ.

… Онъ!…

И, спрашивая себя, зналъ, что онъ. Смотрлъ и ждалъ. И вдругъ съежился и ослъ въ шарабанчик. Показалось ему, что человкъ подымаетъ руку и грозится.

… Онъ… онъ…

Ударило въ голову - это бывало съ нимъ часто - и поплыло красное передъ глазами. Онъ провелъ по лицу - пусто на дорог. Такъ же глядитъ заросль на обрывчик, торчитъ черный шпиль надъ деревьями, копаются на грядахъ пололки.

… Да куда же онъ?..

Оглянулъ мстность - больше некуда какъ въ заросли ушелъ человкъ.

Подождалъ, не покажется ли опять. Нтъ, пусто было на дорог.

- Не поду больше.

Передернулъ Пугача - разъ-разъ, ударилъ въ бока бляхами, и рванулся покорный Пугачъ, вытянулся и пошелъ стелить подъ обжигающими ударами. Звенло втромъ, швыряло грязью въ лицо, и завертлись по сторонамъ незамтныя теперь глазу волнующiяся полосы ржи. Стукнуло передкомъ въ каменную закраину тракта, кинуло плевкомъ пны въ лицо, и Пугачъ перевелъ на шагъ.

На тракту было, какъ всегда, обычно-шумное и успокаивающее. Съ бабами и мужиками тащились отъ города погромыхивающiя телги, тряслись на нихъ свсившись черезъ грядки, тяжелые, залитые грязью сапоги, старались, помаргивая, лошадки. Съ котомками плелись гуськомъ богомолки прямо на голубые крупнозвздные купола монастыря, и, какъ всегда, - ведро ли, дождь ли, - сидлъ подъ иконой у столбушка, съ краю дороги, безногiй и нмой Савушка, съ запеченнымъ лицомъ, и покачивался надъ чашкой съ копейками.

- Мм-а-а… мм-а-а-а…

Все было привтливое и нестрашное, простое и покойное, какъ голубые купола съ набитыми крупными звздами. Домовитой гарью тянуло отъ черныхъ кузницъ и прлыми щами изъ замызганныхъ валкихъ харчевенъ.

Василiй Мартынычъ благодарственно и широко покрестился на купола и кинулъ въ чашку копейку. Она покатилась въ канаву, и нмой поползъ за ней, нашаривая и воя, а Василiй Мартынычъ оглянулъ ерзавшiя култышки убогаго и облагченно вздохнулъ.

- Все Господь…

И, смутный, похалъ шажкомъ по городу.

XXIV.

А въ усадьб шло и шло ровное постукиванье мотыгъ.

Камень за камнемъ разбирали стну, и Трофимъ все высчитывалъ, сколько еще кубиковъ можно выгнать, и выходило очень много; и сколько выйдетъ на брата, если выгонять по три кубика въ день, и сколько, если будутъ выгонять по четыре; и сколько можно выгнать, если подыматься до солнца и бросать въ девять. Теперь пошли долгiе дни… Высчитывалъ и сыпалъ съ упорствомъ.

Билъ крпкимъ, все разбивающимъ ударомъ Михайла и думалъ, что посл обда надо опять итти въ Мдниково и терять день. Билъ заслабвшiй Гаврюшка, не разбирая, куда билъ, - ходило передъ глазами зеленое. Билъ и Мокей, и Лука. Били невидные. Сыпало щебнемъ и вяло розовой пылью въ глаза, и не видно было конца ныряющей въ зелени стн.

А на сыплющiй, добивающiйся чего-то у камня стукъ, отзывалась грустнымъ посвистомъ иволга: фiу-фiу-у..

Подремывая, лежалъ подъ черемухой, на локтяхъ, приказчикъ, скучный и вялый посл безсонной ночи. Покусывалъ травинку и сонно раздумывалъ объ одномъ: сбавитъ ли ему хозяинъ. Тук… тук-тук… - прыгало въ тихомъ саду однотонное сухое постукиванiе, какъ стукъ дятла въ бору.