Стена

- Сейчасъ же его гони! Никому расчета не будетъ!

- И уходи лучше отъ грха… - сказалъ Трофимъ. - Насъ только путаешь…

- Гони его со двора, чорта!

- Много васъ, гонителевъ-то! Ты на меня гд въ другомъ мст наскочи…

Василiй Мартынычъ вспомнилъ, что было сегодня на дорог. Кровь ударила въ голову. Онъ сорвался съ мста, поднялъ кулаки и затопалъ.

- Бей его, разбойника, обормота!..

- Лопнешь неравно вдрызгъ - забрызгаешь… Положь имъ по рублику, можетъ, и бить будутъ. А ты самъ меня ударь, погляжу!

Онъ все такъ же лниво покуривалъ на живот.

- Уйди отъ грха… - угрюмо сказалъ Трофимъ, глядя мимо солдата.

- Иванъ, бери извозчика, гони за становымъ отъ моего имени…

- Губернатора присылай, что мн становой!

- Уходи, солдатъ… Видишь, никто тебя не желаетъ… - просилъ Трофимъ. - Что жъ намъ, пропадать изъ-за теб!..

- Уходи! - глухо сказалъ Михайла.

- Можетъ, за двугривенный и бить будете человка?..

- Уходи, сдлай милость… Ухо-ди!

- Слышу, не глухой!

- Ломокъ-отъ съ мотыжкой-то… на емъ… - сказалъ Мокей. - Уплати за ломокъ-то…

- Со-ло-ма! - сказалъ, подымаясь солдатъ. - Я-то давно ушелъ, самъ… Калуцкiе черти!

Плюнулъ и пошелъ къ сараю.

- Послди тамъ… - мигнулъ Гаврюшк Трофимъ.

Смотрли, какъ собирался солдатъ, - искалъ кацавейку и фуражку, которая оказалась подъ пролеткой. Накинулъ кацавейку на плечи, лихо задвинулъ фуражку и оглядлъ всхъ.

- Мало еще васъ мяли, чертей! Можетъ, толстопузый выучитъ… Товарища такъ!..

Выругался и пошелъ на дорогу. Дошелъ до вызда и обернулся.

- Ужъ досвищешься, Василь Мартыновъ!

Опять выругался и пошелъ.

- А вы его, ребята, чуть заявится - прямо по шеямъ, безъ разговору. Нечего на него смотрть. Ну, чортъ съ вами, становись на работу… Накину полтинникъ…

Трофимъ молчалъ.

- Не желаешь - въ город поищи. Иванъ, въ городъ сейчасъ, нарядишь…

- Не желаешь… - раздумчиво повторилъ Трофимъ и тряхнулъ головой. - И не желаешь, дакъ пожелаешь… Ваша милость, кирпичь-то какой…

Поглядлъ на своихъ. Они молчали. Стояли мутные, съ тяжелыми головами, встрепанные, съ заплатами на колняхъ, съ опущенными тяжелыми руками, съ култышками побитыхъ кулаковъ. Крпкiе, какъ хорошо склепанные котлы.

- Что жъ? - взглядомъ спросилъ Трофимъ.

И взглядами же отвтили ему:

- Что жъ…

Смотрли къ саду. Тамъ высились сложенные кубики, и изъденными красными горбами выпирала изъ зелени и ползла по кустамъ стна, которой, кажется, и конца не было. И въ ней-то была работа - много дней работы, тяжкой и дурной. Но зато много дней.

А день уже теперь, въ шесть часовъ, общалъ быть жаркимъ. На глазахъ подало солнцемъ влажные ночные слды, и уже курилось мигающимъ зыбкимъ паромъ надъ кучами просырвшего щебня.

- Ваша милость…

- Обгоните по три кубика - цлковый надбавки.

- Да мы… - началъ съ прояснвшимъ лицомъ Трофимъ и сейчасъ же понялъ, что не обгонишь.

И когда покончилъ Василiй Мартынычъ съ артелью, поманилъ приказчика.

- Съ народишкомъ не управишься! Чортова кукла! Самъ пьянствовалъ - морда вся запухла!..

- Никакъ нтъ-съ, это… это ночь не спалъ…

- На четвертной сведу!

Приказчикъ отошелъ и сейчасъ же сдлалъ видъ, что у него съ хозяиномъ былъ деловой разговоръ. Выпрямился и крикнулъ:

- Нечего стоять, время!

XXI.

Василiй Мартынычъ сидлъ у сарая, подъ бузиной, пилъ чай изъ приказчичьяго стакана, съ малиновыми полосками, и смотрлъ на сверкающiй промытыми стнами домъ. Теперь, когда все опять наладилось, и онъ остался одинъ, изъ вороха дловыхъ расчетовъ начинала выступать тревога. Особенно мучило, что не придумаешь, кто же это. Онъ перебиралъ въ памяти всхъ своихъ недоброжелателей и не могъ найти ни вины за собой, ни большой вражды. Было на примт двое приказчиковъ, которыхъ онъ прогналъ и которые требовали недодоанное и грозили. Разв писарь участковый за жену? И это казалось невроятнымъ: писарь и знать ничего не знаетъ. Еще были разные, но все это было мелкое и неважное. И тутъ являлась освобождающая и разршающая мысль: можетъ быть, такъ, обознались…

… А можетъ, и ограбить хотли… Народъ какой!

И вдругъ вспомнилъ, что это произошло какъ разъ тамъ, гд пугала его собака. И то, что случилось съ нимъ, показалось особенно значительнымъ и не случайнымъ.

… Значитъ, знаменiе было…

И почувствовалъ жуть и тоску.

…Мимо придется хать домой…

Жуткимъ казались ему теперь заросли за плотиной, кривыя акацiя по косогору.

Припомнилось ему, что видлъ онъ недавно во сн что-то противное, тошное… Какiя-то сырыя ступеньки, на нихъ маленькiе-маленькiе, какъ черные тараканы, какiе-то салистые раки, которые царапались по сапогамъ и старались забраться въ штаны. Конца онъ не помнилъ, только осталось отвращенiе и страхъ. И точно такое чувство испытывалъ онъ теперь, припоминая заворотъ на дорог и густыя акацiи.

Отъ сада слышался ровный, сухой стукъ мотыгъ. Извозчики запрягали, только троечникъ выбрался изъ-подъ верха и улегся на солнышк, накрывшись армякомъ. Съ крыльца землемръ наказывалъ извозчику създить въ Тавруевку и непремнно достать четверыхъ рабочихъ. Вышелъ кандидатъ въ тужурк и требовалъ подавать. Онъ спшилъ въ городъ, такъ какъ сегодня судъ вызжалъ на сессiю, и были казенныя защиты.