Стена

- Ставься, елова харя! - насовывался солдатъ, поплевывая въ сухiе кулаки. - Я те покажу Калугу!..

- Чук! - издалъ короткiй сторожкiй звукъ проснувшiся Трофимъ. - Убьетъ! Ми-ша… человка убьешь…

- Не пущай его, убьетъ! - кричали изъ артели еще не упившiеся.

- Пущай хватаются! - задорили извозчики. - Бей, солдатъ!

Солдатъ увернулся и прыгнулъ черезъ огонь въ темноту. И когда прыгалъ, блеснуло въ его рук.

- Ножъ у его!.. Хватай!

Навалились на Михайлу, но онъ скинулъ ихъ и лзъ въ темноту.

- Съ ножомъ возьму! Сломаю!

- Буду я съ тобой, съ пьянымъ… - отзывался голосъ солдата.

- Иди на чисто мсто!

Тогда выступила изъ темноты стряпуха. Весь вечеръ сидла она въ сара у накрытаго рогожкой ящича, все еще не получившаго своего мста.

- Безстыжiй ты-ы! - укоряла она плачущимъ голосомъ. - Робенка не схоронили… пьяница!..

Михайла исподлобья посмотрлъ на нее.

- Пойдемъ Миша… - потянула она его за рукавъ. - Работать завтра… пойдемъ…

Онъ поглядлъ на огонь, на покачивавшагося Трофима, отмахнулся, было, и пошелъ за ней.

- Нельзя… - крутилъ головой Трофимъ. - Бабу… двадцать пудовъ… швыркомъ…

Съ визгомъ шарахнулось съ крыльца и затопотало по трав. Голосъ Тавруева звалъ:

- Вотъ ду-ры! Да двки! Да погоди, что скажу!..

- Во-онъ, чего надыть-то! - отозвался задорный голосокъ. - Въ лавочк купи!

- Двочки, на пару словъ! - баскомъ призвалъ другой голосъ.

- Ну ихъ, рвань… пойдемъ… Нютка, ты погоди…

Отвта не было.

XVIII.

У огонька уже спали. Извозчики забрались въ пролетки. Только солдатъ все еще что-то нашаривалъ у потухающаго костра, да лошади перефыркивались, тихо переступали и вяло пощипывали траву.

Чаще и чаще погромыхивало. Слабыми отблесками играло въ саду, и на мигъ одинъ проступали тогда красныя кладки, ярко-зеленые кусты и черное небо. Вспыхивало, и тогда притаившiйся на куч щебня приказчикъ казался маленькимъ, черненькимъ высматривающимъ зврькомъ.

Во двор затихло, и только теперь успокоился онъ - прошло. Теперь раздумывалъ, куда пойти спать. Во дворъ пойти - вс пьяные, да и негд пристроиться, а того и гляди пойдетъ дождь. Въ домъ пойти… Онъ видлъ, какъ въ его комнат чиркали спичками, и бродили тни. Тревожило не залзли бы въ узелокъ подъ подушкой, гд лежали двадцать четыре рубли.

Господа, пожалуй, и не возьмутъ а вотъ эти-то, пестрыя…

На балкон играли желтые языки оплывающихъ на бутылкахъ свчей - потягивало втромъ. Колыхались тни.

«Что такое, - раздумывалъ онъ, приглядываясь къ тому, что совершалось на балкон. - Образованные… чиновники… Она что! а? Безъ всякаго стсненiя…»

Треснуло въ кустахъ неподалеку.

- Кто тутъ?..

Онъ спросилъ чуть слышно, скоре себя, чмъ непроглядную тьму. Затаился и слушалъ.

… Почудилось…

Ослпила молнiя, и стало еще чернй. Прокатился громъ, и приказчику стало жутко. Передалось съ затихшимъ раскатомъ, что въ темнот, за спиной, дышитъ кто-то и возится.

- Да кто тутъ?.. - опять для себя спросилъ приказчикъ.

И совсмъ нежданно незнакомый голосъ сказалъ глухо изъ темноты:

- Хозяинъ когда будетъ?

- Ффу, ты… напугалъ какъ… - сказалъ похолодвшiй приказчикъ. - Да кто ты?

Молчало въ темнот. Почему-то стараясь не шумть, приказчикъ сползъ съ кучи и сталъ отодвигаться къ балкону, не отводя глазъ отъ пугающей сзади черноты.

- Когда будетъ, спрашиваю! - настойчиво и злобно сказалъ голосъ.

- Да кто ты? - спрашивалъ приказчикъ, пятясь и натыкаясь на кусты.

- Чертъ! - крикнулъ голосъ, и приказчику показалось, что онъ, какъ-будто, слыхалъ его: занозливый и злобный.

Шуркнуло по кустамъ, и неподалеку упалъ кирпичъ. Приказчикъ вскинулся и побжалъ, спотыкаясь на кучи щебня, къ пролому во дворъ.

Полыхнуло и ударилъ громъ. Вспыхнулъ весь садъ ярче дня и вышелъ изъ тьмы не въ живомъ свт солнца, а въ холодномъ огн и гром. На одинъ мигъ выглянули поломанные кусты, мертвыя деревья, ямы и кучи - все искореженное и изрытое. И высокiй черный человкъ, всматривающiйся изъ темноты къ освщенному балкону. Выглянуло и ушло въ черноту.

Невидимая никмъ туча теперь совсмъ висла надъ усадьбой, черная, выпятившаяся книзу, какъ перегруженное исполинское вымя. И распоротая огневой стрлой, и вспахнутая ударомъ грома, лопнула и затопила садъ ливнемъ. Онъ пришелъ въ вихр съ южной стороны, со стороны полей, и ударилъ по саду и въ открытый балконъ толстыми, какъ веревки, струями.

Ударилъ въ втр и погасилъ огни. Ничего не было слышно теперь въ шум ливня по желзной крыш тавруевского дома. Этотъ грохотъ воды по желзу обрушивался потоками, и когда молнiя пролетала голубой стрлой, было видно, какъ мигали черныя окна, а отъ неба къ земл протянулись чистыя и косыя сверкающiя веревки.

XIX.

Подымалось солнце изъ-за уцлвшихъ по краю сада липъ. Уже не въ стк зелено-розовыхъ грошиковъ стояли он недавно черныя и корявыя, а свтлой зеленой стной, въ сверканьи скатывающихся дождевыхъ капель.

Въ утренней тиши провяннаго грозой и промытаго ливнемъ сада шелъ благодатный шорохъ капели - солнечный дождь.

Смятый и искореженный, весь изрытый, весь засыпанный щебнемъ и стекломъ старый садъ и теперь еще былъ полонъ силы и молодого блеска.