Стена чудес (СИ)

— А фотографии у вас есть? — Долорес склонила голову и посмотрела на Клауса.

— Где-то в родительском доме, наверное, — Клаус задумчиво потёр подбородок. — Пятый?

— Большая часть фотоальбомов в контейнере с вещами мамы, — Пятый поджал губы. Нахмурился, припоминая, какие из них он привёз с собой. — Может, что-то здесь есть. Нужно будет порыться.

— Ммм, ночь сегодня будет полна пыльных кроликов и приключений, — Долорес зажмурилась.

— Хотя бы не темна и полна ужасов, — хмыкнул доктор Кац, и когда Пятый перевёл на него взгляд, подмигнул. — И кстати, как насчёт десерта?

— Я поставлю кофе, — Клаус тут же выбрался из его объятий и поднялся. — Уберите пока Диксит, думаю, пора пободаться уровнем взаимопонимания.

— А только что мы что делали? — Пятый придержал Долорес, когда она начала соскальзывать с его плеча, неуверенно улыбнулся и проводил Клауса взглядом.

— Мы же каждый за себя играли. А теперь поиграем в команде, — доктор Кац привстал, чтобы собрать фишки и карточки. — Некоторые считают, что это хорошая проверка на взаимопонимание в паре.

— Серьёзно? — Пятый сощурился бровь. — Это твоё профессиональное мнение?

— Взаимопонимание намного сложнее, но у устоявшихся пар, которые друг друга как облупленных знают, игра в Элиас идёт намного легче, чем у тех, кто только познакомился.

— Получается, я знаю Пятого столько же, сколько ты Клауса, — Долорес села нормально, выпрямила спину и улыбнулась доктору Кацу. — Будем играть на равных.

Доктор Кац тихо фыркнул, затолкал карты в тряпичный мешочек и убрал в коробку. Пятый первый раз видел его вне работы и не мог отделаться от когнитивного диссонанса.

Никакой сдержанности и ровного тона, зато громкий смех и сильная тактильность — он обнимал Клауса, как только тот оказывался рядом. Высокий и мускулистый, он будто бы пытался защитить Клауса и его хрупкий внутренний мир.

И тем более Пятый никогда не слышал в его голосе сомнения, возмущений и сарказма.

Клаус, пританцовывая, вынес из кухни чашки и френч-пресс с таймером. Поставил их на стол и отошёл к проигрывателю, чтобы поменять пластинку. Долорес, придвинувшись поближе к столу, осторожно и очень медленно принялась открывать коробку с пирожными. Лицо у неё было таким же сосредоточенным, как когда она рисовала, а Пятый всё равно не мог отвести от неё глаза.

Проигрыватель заиграл Bohemian Rhapsody, и Клаус вернулся к столу, подпевая и уже не просто пританцовывая, а в открытую танцуя. Рухнул на подушки рядом с доктором Кацем, тут же закинул его руку себе на плечи и с широкой улыбкой посмотрел на Пятого с Долорес.

— Кстати, Пятый, — осторожно начал доктор Кац. — Я давно хотел спросить, но профессионализм мне не позволял. Да и как-то невежливо…

— Просто спроси, — Клаус боднул его головой. — Свалишь всю нетактичность на меня.

Пятый отвёл взгляд от Долорес и настороженно сощурился.

— Я точно хочу отвечать на этот вопрос?

— Ничего страшного он спрашивать не будет, — отозвался Клаус, двигая плечами под музыку. — Я ему даже отвечал уже за тебя, но он не верит.

— Ты еврей? — наконец спросил доктор Кац. Пятый никогда не видел его таким нерешительным. Осторожным — да, потому что терапия предполагала осторожность. Но неловко потупившим взгляд Пятый его и представить не мог.

— Нет, — он мотнул головой. — С чего ты взял?

Долорес тихо рассмеялась, с жужжанием сложила одну из рук в указательный жест и коснулась бионическим пальцем горбинки у Пятого на носу.

— Наверное, у тебя в роду евреи были, да? — сказала она.

Пятый задумчиво сощурился, а потом кивнул:

— По папиной линии, да. Что, в общем-то, не считается. Да и родители всегда были категорически против религии, так что я атеист во втором поколении. Если можно так сказать.

— Я же говорил, — Клаус устроился в объятиях доктора Каца поудобнее. — Он никогда в жизни даже мысли не допускал, что на небе есть боженька. Или много боженек.

Звякнул таймер. Пятый первым потянулся к френч-прессу и опустил поршень. Разлил кофе по чашкам и сразу же протянул Долорес одну.

— Спасибо, Пятая Симфония, — Долорес взяла чашку и улыбнулась с ямочками. Пятый не удержался и улыбнулся в ответ.

И тут же вздрогнул — Клаус звонко хлопнул в ладоши:

— Пирожные. И Элиас.

Вечер снова пошёл своим чередом.

Они сыграли несколько партий, а потом просто сидели и тихо разговаривали обо всём на свете, и Пятый в кои-то веки не боялся, что в разговоре всплывёт что-то, о чём он не хочет говорить: его зависимость от других, их отношения с Долорес, его тоска по музыке. Иногда он краем глаза замечал своё старое пианино, иногда смотрел на него прямо. И каждый раз Долорес, будто случайно, обращала его внимание на себя: задевала локтем, касалась его плеча, начинала повторять ему в ухо «Пятая Симфония» снова и снова, пока он не поворачивался к ней.

Они разошлись сильно после полуночи. Долорес уже начала клевать носом, и Пятый вызвал Убер.

— Вы можете у нас остаться. Диван разбирается, я бы вам постелил.