Стена чудес (СИ)

— Ты не ненавидишь его. Он же здесь, — Куратор махнула в сторону Клауса. Клаус вздохнул, склоняя голову набок и заправил кудрявую рыжую прядь за ухо. — И меня, я думаю, тоже.

Пятый помолчал немного, кусая щёку.

Куратор, казалось, не понимала, что с ним сейчас происходит, и не догадывалась, как больно ему сейчас видеть всех тех, кто был связан с его старой жизнью.

С ним прежним.

С чем-то, что он потерял вместе с рукой, и потерял навсегда.

— Я вас не ненавижу, Миранда, — выдохнул он. — Но… — он запнулся.

Куратор напряжённо выпрямилась, потом коснулась плеча Клауса:

— Можно нам пять минут наедине? Сходи перекуси что-нибудь.

Тон у неё был как у мамочки на детской площадке, которая даёт ребёнку деньги на мороженое. Клаус повёл головой, оттолкнулся от изножья кровати и выплыл из палаты, прикрыв за собой дверь.

— Давай выкладывай, — Куратор уселась на табурет, на котором всегда сидела Ваня, когда приходила. — Я же вижу, что это что-то, из-за чего ты чувствуешь себя уродом.

— Может мне это настоящему мозгоправу рассказывать, а не тебе?

— Через пару недель ты обязательно будешь, уж я постараюсь, но сейчас у тебя есть только я, — она протянула руку и похлопала его по щеке. По-дружески, будто он не был больше бесполезен для её оркестра и игры в дуэте. — Давай.

— Не хочу.

— Слушай, я о тебе хуже думать не буду. Я тебя слишком хорошо знаю.

Пятый обречённо вздохнул. Поводил кончиками пальцев по шершавой поверхности одеяла, настучал на нём «Лондонский мост падает» и хрипло выдавил:

— Я никого не ненавижу, Миранда. Но меня сводит с ума мысль, что это случилось со мной, а не с кем-то из вас. Что у всех вокруг будут их карьеры, их музыка, а у меня будет одна рука и сны о прошлом. Что я останусь один, потому что без руки я никому не нужен. Потому что я больше ничего не умею.

— Ты же знаешь, что это не так.

— Миранда, посмотри мне в глаза и скажи, что правда веришь, что если мне присобачить протез на обрубок, я снова смогу играть.

Куратор уставилась ему в глаза, но не проронила ни слова.

— Я так и думал.

— Ты больше, чем твоя музыка, — она поймала его за запястье.

— Нет, — Пятый вырвал руку и приподнялся. — Нет, Миранда. Я — это моя музыка. И её больше нет. Потому что… — он шевельнул культёй. — Её больше нет. И меня тоже.

Он замолк и сгорбился. Закрыл глаза, тяжело задышал, пытаясь успокоиться. С каждым разом это было всё сложнее. Возможно идея Клауса попросить посадить его на капельницу с транквилизаторами была не такой уж плохой, и не стоило от неё так легко отказываться.

— Я не знаю, что мне делать. Было бы лучше, если бы я…

— Заткнись, — вдруг перебила его Куратор. Знала, что он хочет сказать. Схватила его за больничную рубашку и потянула на себя: — Заткнись, Пятый.

— Или что? — безразлично протянул он, снова глядя ей в глаза.

Куратор не разжимала пальцы.

— Когда ты пришёл ко мне впервые, ты тоже не знал, что делать.

— О да, и ты многому меня научила. Вынуждала меня с тобой спать, например.

Куратор скривила губы и шумно выдохнула.

Пятый прекрасно знал, как её ранят его слова, и именно поэтому их сейчас говорил. Знал, что она хочет как лучше, но хотел её оттолкнуть.

Не потому, что он не хотел принимать помощь. А потому что думал, что никто не может ему помочь.

— Ты был хорошим мальчиком и слушал меня тогда, — она всё же ослабила хватку.

Пятый упал обратно на подушки и поморщился — снова стрельнуло правое плечо.

— Будь хорошим мальчиком и делай, что тебе говорят и сейчас.

— Ты знаешь, что это бессмысленно.

— Ты понятия не имеешь, какую чушь несёшь, Пятый, — Куратор встала, поправила ему одеяло и отступила. — Я куплю тебе билеты, и через две недели ты пойдёшь на встречу с Лэнсом Биггзом. И я срать хотела на твоё мнение по этому поводу. Ясненько?

Пятый поджал губы. Он не хотел идти. Знал, что не пойдёт. Но спорить с Куратором было всё равно, что спорить со стеной.

Бесполезно. Ей всегда было проще дать, чем объяснить, почему не дал.

Всё всегда было так, как она хотела.

— Ясненько, — он стиснул зубы. — Уходи. И позови Клауса.

Куратор подобрала своё манто и вышла, всё так же звонко постукивая каблуками.

Пятый прижал единственную руку к лицу и сделал глубокий вдох. Хотелось кричать, и он закричал — беззвучно, по-прежнему сдерживаясь.

Снова скрипнула дверь, и через время плеча Пятого мягко коснулся Клаус.

— Всё так плохо прошло?

— Она не понимает, вот и всё. Но я не думаю… не думаю, что ты понимаешь. Или Ваня.

— Ауч, — Клаус прижал ладони к сердцу и скорчил разочарованную рожицу. — Почему, интересно, ты думаешь, что мы не понимаем, каково тебе?

— Потому что… — Пятый пожал плечами. — Это я здесь, а не один из вас.

— Пфф, — Клаус закатил глаза. — Пятый, я каждую ночь думаю, как бы вёл себя на твоём месте. И ты хорошо держишься, хочу сказать. Я бы ревел как сучка.

— Клаус, — Пятый не смог сдержать улыбки. Хотя стоило ему представить себе Клауса на этой же койке вместо него, и уголки губ снова поползли вниз. — Неужели ты не испытываешь облегчения, что это не случилось с тобой?