Стена между нами

— Тоскливо-то как, — бормочет Брейди. — Жутко. Я не из пугливых, но тут прошла смерть, а я не хочу тревожить тех, кто и так не может найти покоя.

— Здесь не осталось ни людей, ни ардере, — негромко отзывается Кеган. — Павших предали огню, а живые ушли по своей воле.

— Ты прилетал сюда прежде?

— Нет. Незачем было. Но историю знаю. Столица пала задолго до окончания войны, люди более десяти лет считали её своим главным городом, гордились, что владеют подобной красотой.

— Это столица? — хватаюсь за внезапно мелькнувшее воспоминание.

— Наш самый древний город. Кригке. По его подобию строились все остальные. Даже дворец, в котором вы живете, — это воспоминание о главной резиденции владык древности.

– Тогда тут должен быть храм Прародителей, — я оглядываюсь, пытаясь понять, в какую сторону идти.

— Там, — Кеган, верно поняв мой интерес, указывает рукой на возвышение. — Мы почти на месте.

Разрушенный храм действительно оказывается совсем рядом. Ардере сперва осматривает его сам, потом, убедившись, что ничего на головы нам падать не собирается, позволяет подойти.

Шаг — и мы оказываемся меж некогда высоких стен. Перекрытий и купола нет и в помине, вместо лавок и колонн — могучие раскидистые деревья. Под ногами — земля и осколки, травы и россыпи мелких бело-золотых цветочков. Но, несмотря на всё это, меня охватывает странное чувство благоговения. На месте алтаря зеленеют заросли самшита, под ними еще можно рассмотреть осколки белого мрамора, хранящего следы рук ваятеля. Уж не это ли — всё, что осталось от изваяний Прародителей?

Присаживаюсь на землю, прикасаюсь к обломкам. От мрамора по ладоням бежит едва уловимое тепло, на коже вспыхивают белые искры. Перед мысленным взором на мгновение возникает образ Праматери-байниан: она стоит, чуть склонив голову к плечу, смотрит на меня своими синими глазами, на бело-мраморных губах трепещет немного печальная улыбка. Праматерь протягивает руку в сторону, указывая на одну из стен. Моргаю — и видение тает, оставив после себя ощущение покоя. Что ж, похоже, я не ошиблась.

— Эй, Лиан, погляди-ка!

Оклик вырывает меня из размышлений.

— Ты, похоже, была права, тут есть на что посмотреть.

Брейди с силой сдергивает пышные заросли хмеля, покрывающие уцелевшую стену. Под ними обнаруживаются выцветшие, но хорошо различимые росписи — сюжеты из легенд и священных текстов.

— Странно, — мужчина отступает на шаг, в задумчивости рассматривает открывшиеся картины. — Все точь-в-точь как в наших храмах на юге.

— Потому что ты не туда смотришь, — я разворачиваюсь к Кегану, требовательно протягиваю руку. — Дайте мне ваш кинжал.

— Зачем? — удивленно уточняет ардере, но отстегивает от пояса ножны и протягивает мне оружие рукоятью вперед.

— А вот зачем, — я примериваюсь к тяжеловатому клинку, а потом со всей силы вонзаю лезвие в потрескавшиеся фрески. По стене во все стороны бегут неровные узоры трещин, но мне этого мало. Удар за ударом я крушу и уничтожаю память о прошлом, о нашем, человеческом прошлом, чтобы узнать правду.

Блеклое крошево осыпается к моим ногам, наполняет воздух пылью, но я уже понимаю, что была права — под этой росписью проступает совершенно другая.

— Твою ж… — раздается за спиной сдавленное шипение Брейди, а в следующий момент мужчина принимается сковыривать фрески голыми руками.

С древней стены на нас смотрят ардере. И в чертах их лиц еще меньше человеческого, чем на любой картинке из увиденных нами ранее книг, зато сюжеты остаются до боли знакомыми: священные сказания о богах. Точнее, прародителях ардере, истинных, первых несущих пламя, подаривших своим детям изменчивые лики.

Перед нашими глазами — дороги, созданные богами, соединяющие бесчисленное количество иных миров. Руны, которые даже Кеган прочесть не в силах, настолько они старше привычного для игниалас языка.

Кинжал выскальзывает из ослабевшей руки, со звоном падает на камни, но мне уже всё равно. Всё, во что я верила, всё, что хранила в своем сердце как единственную нерушимую истину, оказывается тонким налетом пыли на тысячелетней истории ардере.

Со звоном рвется последняя ниточка, связывающая меня с прошлым, а на смену ей не приходит ничего. Пустота. Холодная, черная, беззвучная, равнодушная. Пение птиц, ласковая игра солнечных лучей — всё это отступает, тает где-то вдали. Меня пробирает озноб, я обхватываю себя за плечи, пытаясь унять дрожь, и оседаю на землю, мысленно повторяя про себя две фразы.

Дорнан сказал правду.

Риан солгал.

* * *

Обратного полета я почти не запоминаю. Кеган не пытается заговорить со мной, Брейди же отступает после нескольких бесплодных попыток. Только когда под ногами вновь оказываются плиты внутреннего дворика замка алти-ардере, я поворачиваюсь к спутникам:

— Мне жаль, Брейди. Ты был прав, а я ошибалась, — вот и всё, на что мне хватает сил. — Мне жаль, Кеган, прости меня за всё, что я говорила и думала о твоем народе. Вы в праве ненавидеть нас после всего, глупо спорить с очевидным.

— Вы ни в чем не виноваты, госпожа. Как и никто из ныне живущих людей. И… мы не ненавидим вас, Лиан.