Стена между нами

— И вот тогда ты вспомнишь меня и мои наставления, захочешь повернуть время вспять, но будет поздно. Едва ардере решит, что ему достаточно наследников, он лишит тебя магии. И ты останешься по эту сторону Стены, покинутая драконами, забытая людьми. Будешь вечно смотреть вслед новым избранным. Юным, сильным, самонадеянным, мнящим себя центром мира. Будешь взывать к их благоразумию, на коленях умолять исправить то, что не смогла исправить ты, но всё будет бессмысленно. Потому что шанс, Лиан, дается лишь один раз.

 — Хватит! — кричу изо всех сил — и, к моему удивлению, Риан замолкает.

Звенящая тишина падает на нас неподъемным грузом. Увы, киссаэру удается пробудить во мне вечные женские опасения. Небезосновательные, правдивые, находящие подтверждение повсеместно вне зависимости от того, люди кругом или ардере, — и от этого на губах чувствуется горечь.

— Я умолкну, девочка, но вот как ты заставишь молчать страхи, приходящие в ночи?

Он тяжело вздыхает, садится на лавку под стеной, переплетает пальцы рук, в голосе его появляются увещевательные нотки.

— Одумайся, ведь еще ничего не потеряно. Не гонись за иллюзией счастья, ты вырвешь у судьбы год, пять, десять, а потом столкнешься с неизбежным. Не лучше ли принять его сразу?

— Выполнив ваш приказ? — поначалу мой голос срывается, но с каждым словом крепнет, будто мне удается прорваться сквозь липкую паутину. — И где гарантия, что, разрушив Стену, я не буду просыпаться по ночам от осознания, что начала войну? Вы говорите, что брак с Дорнаном не гарантирует мне счастья, но правда в том, что никто и ничто не может гарантировать мне его. Какой смысл гнаться за призраками и ловить утренний туман? Солнце все равно прогонит первых и развеет второе. Отступите.

Я подхватываю с пола изорванный плащ, накидываю его, стараясь замаскировать дыры на одежде, и иду к двери. Засов на ней ржавый и поддается плохо, а может, у меня слишком дрожат руки, чтобы справиться с тяжелым железом, но Риан не пытается помешать мне, задержать, остановить.

Оглядываюсь — киссаэр сидит в той же позе. Дверь уже открыта, но я не спешу уходить, наоборот, прижимаюсь лбом к грязным доскам.

— Мы можем найти иной путь, я уверена, — говорю негромко. — Ардере не желают нам зла и справляются с наследием прошлого, как умеют. Сделайте попытку поговорить с Дорнаном, протяните ему руку, а не рубите её.

Замираю в ожидании ответа, в последней, безумной надежде на то, что киссаэр согласится отказаться от задуманного. Но Риан вдруг начинает смеяться. Сперва тихо, потом всё громче и громче, до слез и всхлипов, словно безумец. На мгновение он прячет лицо в ладонях, а потом медленно поднимает на меня глаза, полные ярости и холодного отчаяния.

— Думаешь, я не пробовал? — спрашивает хрипло. — Было всё: уговоры, просьбы, мольбы, угрозы. Ардере остались глухи. Только борьба, только огонь и разрушение, только так нас услышат.

— На мою помощь не рассчитывайте, — качаю головой. — Хотите сходить с ума — делайте это в одиночестве.

— Не изменишь решение, даже если Дорнан окажется лжецом? — произносит он вкрадчиво. — Книги, руины, история… Ты молодец, что не побоялась искать так далеко в прошлом. Но скажи, видела ли ты договор, заключенный после войны? Он ведь касается избранных, неужели не интересно?

Пожимаю плечами: нет, не видела, да и какая разница?

— Так я и думал. Что ж, тогда позволь рассказать, дорогая моя девочка, то, о чем не желают помнить твои обожаемые драконы. Великий Перелом — их вина целиком и полностью. И начал войну не кто иной, как дед Дорнана. Могучий, прекрасный, не ведающий отказа алти-ардере прошлого. Боги наделили его властью и силой, но, увы, не послали мудрости, а может, наказали за чванливость и высокомерие любовью к одной из человеческих женщин, дочери мелкого князька. Наверное, она была веселой хохотушкой с золотыми косами, хотя, с тем же успехом могла быть темноволосой молчуньей, кто это помнит? В их браке не было никакого смысла, у алти-ардере уже подрастал сын от байниан, а девушка вот-вот должна была выйти замуж за возлюбленного. Но единственное, что оказалось важно для дракона — это то, что она посмела отказать. Высмеяла его прилюдно, заявив, что не станет тратить свою молодость на жизнь с двуликим ящером, что настоящая любовь стоит больше, чем золото и знатность.

— К чему это всё? — перебиваю Риана.

— О, скоро поймешь. Владыка ушёл, затаив страшную обиду, чтобы вернуться под покровом ночи, выжигая и разрушая человеческие дома. Он убил всех до единого: детей, взрослых, стариков. Жениха своей возлюбленной сжег на её глазах. Саму строптивицу, конечно, пощадил, забрав в роскошный замок. Не из милости, разумеется, а чтобы насильно сделать своей в ту же ночь. И сделал, даже не смыв с лица пепла и гари пожаров, не стерев с рук кровь её отца и матери.

Мне словно муравьев за шиворот насыпают. С трудом прогоняю слабость и дрожь, спрашиваю, надеясь, что ослышалась.

— Как?