Стена Зулькарнайна

Такой подход выбивает почву из под ног тех, кто мог бы попытаться связать декларацию об Имарате Кавказ с деятельностью различного рода партий в пространстве «политического Ислама», которые требуют образования на тех или иных территориях «халифата», или «шариатского государства»… Критика в адрес этих партий основывается, как правило, на том, что их штаб-квартиры часто без проблем существуют в столицах мирового куфра (типа Лондона), а стало быть, и сама деятельность таких движений, независимо от искренности их участников, представляет собой часть политтехнологии Запада, пытающегося использовать в своих геополитических целях «исламский фактор».

На самом деле, анализ декларации, зачитанной Докку Умаровым, не позволяет предъявить к этому тексту подобные претензии. Иными словами, это проявление подлинной исламской самоидентичности, в котором не сделано ни одной теологической и политической ошибки из столь типичных, к сожалению, для наших самых искренних, но недостаточно еще подготовленных братьев. Эта декларация – вне мазхабов и течений, вне племенных или территориальных интересов, открыта для политической и моральной поддержки со стороны любых мусульман, где бы они ни жили и на каком бы языке они ни говорили, и даже более того! – она открыта для моральной солидаризации с ней немусульман (пока!), при условии, что они являются искренними друзьями Уммы и, в частности, Кавказа, а не политтехнологами в распоряжении империалистических секретных служб.

В обращении трех лидеров, ставшем, на мой взгляд, развитием этой декларации, наиболее содержательной частью является выступление самого молодого из них – Саида Бурятского.

Почему это выступление, бесспорно, стало вехой?

Да именно потому, что в самой личности выступающего практически осуществлен изначальный тезис об интернационализме Имарата Кавказ. Конечно, мы и раньше видели проповедников (носителей да’вата), принадлежащих к различным этническим группам. Видели аварцев, лакцев, карачаевцев, черкесов, арабов… Но все эти достойные люди были либо представителями кавказского ареала, либо, по крайней мере, принадлежали к тому или иному традиционно мусульманскому народу.

В данном случае впервые от имени Имарата Кавказ выступает как идеолог, как авторитетный представитель, человек евразийского происхождения, в жилах которого течет русская и бурятская кровь. Притом, что теоретически в этом нет «ничего особенного», – это соответствует исламскому неприятию этницизма как худшего пережитка язычества, – на практике, однако, сегодня сложилась инерционная ситуация учета этнического фактора, неизмеримо более вопиющая, чем в прошлые века, когда вера и идеология безусловно стояли над племенным происхождением. (Поучительно кстати, что расцвет жесткой этнической сегрегации, коснувшейся также и мусульман, приходится именно на постмодернистскую либеральную эпоху, которая бахвалится упразднением всяческой идентификации во имя шкурного комфорта.)

Вторым важным моментом выступления Саида Бурятского следует признать его сосредоточенность на проблеме внутренней иерархии мусульман в Умме: «Heyжeли жe пoeниe пaлoмникa и oживлeниe cвящeннoй мeчeти вы cчитaeтe тaким жe, кaк ecли ктo yвepoвaл в Aллaxa и в пocлeдний дeнь и бopoлcя нa пyти Aллaxa? He paвны oни пpeд Aллaxoм…» (Сура 9 «Покаяние», аят 19).

В своем выступлении Саид Бурятский неоднократно останавливался на различных аспектах превосходства и избранности «труждающихся на пути Всевышнего» – муджахидов. (Кстати, не лишено определенного интереса замечание, что смысл слова «муджахид» является концептуальным эквивалентом евангельского «Царство Небесное силою берется и употребляющий усилие [джахд – ар.] восхищает его», т. е. овладевает им.)

По сути, содержание этого призыва, обращенного к Умме, является максимальным приближением к разработке концепции «Новых политических джамаатов», которое до сих пор только приходилось встречать.

Напомним, что суть этой концепции состоит в возвращении социального, политического и, в конечном счете, исторического главенства внутри Уммы через институт новых политических джамаатов пассионарному воинскому сословию, чья героическая жертвенная природа кодифицирована Всевышним в Святом Коране как стоящая над всеми другими. Именно политическая гегемония воинов как «обладателей власти из нас самих» открывает дорогу к победе общины верующих над тагутом, или, говоря ординарным языком, над мировой системой, представляющей в рамках исторической социологии безальтернативную несправедливость.

То есть, гегемония воинов как условие успешного противостояния общины верующих «глобальному обществу» открывает эсхатологические перспективы, выводит Историю в сверхъестественное измерение, где прямое Божественное вмешательство становится явным, и Умма, противостоящая иблису и всем его присным, возглавляется Махди, т. е. по смыслу этого слова, «непосредственно ведомым от Аллаха».