Стена Зулькарнайна

Безусловно, общая разница между обрядами Единобожия и обрядами любых других традиций в том, что секреты вторых контролируются избранной кастой жрецов, внутри которой есть еще деление на внешний и внутренний (эзотерический) круги. Обряды Единобожия открыты и являются непременным достоянием каждого мужчины и каждой женщины с определенного возраста. Практика этих обрядов создает на самом первичном внешнем плане социально-духовную общность верующих как единого исторического тела. На внутреннем же плане это интеллектуальный акт очень высокого типа, поскольку основой намаза является приведение арабского коранического текста, являющегося материальной манифестацией непостижимого трансцендентного субъекта, в резонанс с частицей Духа Божьего (Рух Аллах), которая была вложена в Адама при его создании. Этот резонанс ведет к очень тонкому и глубокому изменению самоидентификации молящегося. Тем более, что сопровождается чередой меняющихся позиций тела, которые, с точки зрения анатомии, носят архетипический характер. Речь здесь идет отнють не о символизме, метафоре и т. п., а о прямом действии, типа зарядки аккумулятора. (В христианстве, например, священство бдительно хранит как свое достояние власть совершения «таинств», которые соединяют корпорацию церкви с архетипом сияющего светового существа – не Иисуса Христа, конечно!) Что касается арабского языка, его семантика необходима для интеллектуального проникновения в суть послания. Вот, например, Вы говорите: заменить «намаз» «молитвой». Вопервых, «намаз» есть уже замена, поскольку это не арабское, а персидское слово, происходящее от др. пехлевийского «намазте» – приветствие. Подлинное арабское слово для этого обряда – «салаат», смысл которого – приведение в соответствие, в дальнейшем понятое как благословение. Как Вы понимаете, «привести в соответствие» и «приветствовать» – это уже серьезная разница. «Молитва» же означает «просьба», и во время намаза мусульманин ничего не просит: он просит после намаза. Это просьба и есть «молитва», которая поарабски называется «дуа», т. е. «взывание» к Богу. Вы видите, насколько важно владеть нюансами семантики, чтобы мышление оставалось математически точным и избегало профанической неряшливости. Разумеется, в международном политическом пространстве Ислам опирается уже сегодня на русский, английский, французский и даже немецкий и испанский языки, но при этом арабский язык остается не только языком ритуала, но и хранителем смыслов (как бы таблицей логарифмов), без чего пестрота бытового словоупотребления в разных культурных пространствах быстро приведет всех – и мусульман, и немусульман – к «Вавилонской башне»! От чего, как Вы понимаете, выиграют только враги свободы и поработители человечества.

ВОПРОС ЕВГЕНИЯ. Почему все-таки Вы отдаете именно Исламу центральную роль в финале Истории, почему не христианству, я имею в виду, конечно, не церковь, а именно религию?