Стенающий колодец

– Какой смысл, мой дорогой доктор, сохранять ее, если вся остальная часть хора будет выдержана в ином стиле? Вы в состоянии привести иную причину, за исключением того, что она вам нравится?

– Причину! Причину! – заорал старый доктор Эйлофф. – Если бы вы, молодежь – как бы мне хотелось произносить это слово с уважением, – хоть чуть-чуть принимали во внимание причины, а не гадали, каковы они, дела бы шли куда удачнее. Но я сказал, что сказал.

И старый джентльмен, хромая, удалился из собора и, что абсолютно достоверно, никогда более в нем не показывался. И, несмотря на то, что лето стояло жаркое, все вдруг стали болеть. Первым слег доктор Эйлофф – его стали мучить боли в груди, главным образом по ночам. С каждой службой количество певчих и мальчиков становилось все меньше.

Тем временем было покончено и с кафедрой. Причем навес с нее (часть которого до сих пор служит столом в летнем домике в епископском парке) был снят через час или два после выступления доктора Эйлоффа. Когда же убрали основание – надо сказать, с трудом, – изумленным глазам рабочих предстала алтарная гробница – та самая, которую Уорби показывал Лейку. Попытки выяснить, кто лежит в могиле, оказались бесплодными; и до сих пор имя покойного отсутствует на плите. В свое время гробницу поместили под кафедру, приложив все усилия, дабы не повредить на плите орнамент, и только на северном ее краю имелось небольшое повреждение – брешь между верхней и нижней сторонами плиты, длиной в два-три дюйма. Палмеру, каменщику, которому изредка поручалась работа в хоре, было отдано распоряжение починить плиту в недельный срок.

На протяжении всего этого времени люди чувствовали себя очень плохо. То ли потому, что когда-то церковь была возведена на месте высохшего болота, то ли по какой-либо иной причине жители, чьи дома находились рядом, не получали никакой радости от солнечных дней и тихих ночей августа и сентября.

Для некоторых стариков, среди которых, как выяснилось, был и доктор Эйлофф, это лето оказалось воистину роковым; да и из молодых мало кому удалось не заболеть: одни несколько недель провалялись в постели, совершенно простуженные, других же охватило чувство депрессии, сопровождаемое жуткими ночными кошмарами.

Постепенно возникло подозрение, которое переросло в убеждение, что во всем этом виновна перестройка собора.

Вдове одного бывшего священнослужителя, получавшей пенсию от капитула Саутминстера, стали сниться странные сны, о которых она и рассказала своим друзьям. Некое существо с наступлением темноты выскальзывало из дверцы южного придела и порхало по Соборной площади – причем каждую ночь в новом направлении, – проникая в разные дома, а как только небо начинало бледнеть, исчезало вновь. Разглядеть его она была не в состоянии, видела лишь, что оно двигается. И у нее возникло впечатление, что когда оно возвращалось в церковь, чем обыкновенно и кончался ее сон, то поворачивало голову, и ей почему-то чудилось, что у существа красные глаза. Уорби слышал, как она рассказывала свой сон за чаем в доме приходского служащего. И он полагал, что этот сон предвещал скорую смерть; во всяком случае, в конце сентября старая дама покоилась уже на кладбище.

Реставрация знаменитой церкви вызвала интерес и в других краях. Этим же летом в город приехал некий довольно известный член Общества антиквариев. Он планировал составить для Общества отчет о находках, обнаруженных при перестройке здания. С ним приехала и жена, которая собиралась нарисовать иллюстрации к его отчету. Утром она сделала общий набросок хора, а днем занялась деталями. Первым делом она нарисовала алтарную гробницу, и когда рисунок был закончен, позвала мужа полюбоваться красивым ромбовидным орнаментом на ограде перед плитой. Эта ограда, как и плита, была совершенно скрыта от глаз кафедрой. Он, разумеется, заявил, что ему необходима копия этого орнамента, и она уселась на плиту и стала его перерисовывать, чем и занималась до самого вечера.

К этому времени муж ее покончил с обмерами и описаниями, и они решили возвращаться в гостиницу.

– Будь добр, отряхни мне юбку, Фрэнк, – сказала леди, – она наверняка вся в пыли.

Он послушно повиновался, но через секунду произнес:

– Знаешь, дорогая, если эта юбка тебе и дорога, то мне придется сообщить тебе, что ее лучшие дни миновали. Сзади не хватает огромного куска.

– Куска? Где? – спросила она.

– Где он, я не знаю, но часть нижнего края оторвана.

Она перевернула юбку и, к своему ужасу, обнаружила огромную дыру с зазубренными краями, будто кусок от юбки отодрала собака. Юбка, к ее досаде, была испорчена навсегда; мало того, отсутствующий кусок, как ни искали, так и не нашли. Порвать ее она могла где угодно – повсюду торчали гвозди. Поэтому они пришли к выводу, что именно таким образом и произошел несчастный случай с юбкой, а рабочие унесли ту доску, на которой остался кусок ткани.