Стенд

— О тебе. Если хочешь быть моим юнгой — больше никогда и ни с кем не будешь проделывать ЭТО. Во всяком случае, пока не научишься делать правильно.

Девчонка спрятала руки за спину. Сделала шаг назад, в сторону люка. Сказала неуверенно:

— Я… передумала. Пожалуй, мне не так уж надо на Талгол. Я, пожалуй, пойду…

Она сделала еще шаг и была уже у самого тамбура. Явно готовая рвануть во все тяжкие при малейшем намеке на опасность. Или на то, что покажется ей опасностью. Чтобы услышать исходящую от нее панику, вовсе не надо было быть эриданцем.

Но — не одну только панику.

Любопытство.

Именно поэтому шаги к тамбуру были такими медленными. И именно поэтому Аликс продолжала говорить, словно ничего не случилось, не повышая голоса, не шевелясь и даже головы не поворачивая:

— Ты можешь уйти, дверь открыта. Но сперва я хочу тебе кое-что рассказать. О тебе. У тебя никогда не было переломов. Даже растяжений. Тебе легко даются практически любые виды спорта. Ты почти не болеешь. У тебя очень прочные ногти, ты их не ломаешь, как другие девчонки. Любой прочитанный текст ты запоминаешь с первого раза. У тебя до сих пор нет месячных, зато очень быстро растут волосы, быстрее, чем у всех твоих подруг. И стричь их довольно сложно. Ты хорошо понимаешь людей — что они сделают в следующее мгновенье, чего они хотят, даже о чем думают. Ты помнишь лица с первой, пусть даже самой случайной, встречи. Можешь узнать человека или предмет, который видела мельком несколько лет назад. Хорошо видишь в темноте, в тумане, под водой. А однажды ты заметила, что, если попросить с определенной интонацией, твою просьбу выполнят ОБЯЗАТЕЛЬНО… Но заметила ты это не так давно. Да ты и вообще не так уж много знаешь о своих истинных возможностях. И, похоже, уже начала об этом догадываться. Верно?

Она рискнула посмотреть на девчонку.

В конце концов, раз та до сих пор не убежала — значит, истинно эриданское любопытство победило благоприобретенную осторожность.

Мелкая действительно стояла в проеме тамбура, открыв рот. Сейчас обязательно спросит. Они все на этом этапе спрашивают. Причем, что характерно, — обязательно какую-нибудь глупость.

— А откуда вы знаете?.. Ну, про волосы?.. Я же стригу их чуть ли не каждый день…

— Объясню. Потом. Сейчас нет времени. — Аликс уже развернулась к пульту и начала предстартовую рутину проверки готовности. — Занимай кресло и пристегивайся. У нас всего восемь минут в запасе.

— А мы не можем… задержаться? Ненадолго.

В голосе — ни малейших намеков на дилонг. От избытка старательности она уничтожила даже эмоциональную окраску. Почти. Остался только просительный компонент.

— Я — не могу.

Намек мелкая поняла. Больше ничего не сказала. Вздохнула, глядя сквозь тамбур и два синхронно закрывающихся люка в надкосмодромную черноту. Забралась в кресло, привычно повозилась, подгоняя его по фигуре.

Она не врала насчет своей опытности — явно не первый раз сидит в не пассажирском с его универсальной авто-подгонкой. Еще раз бросила короткий взгляд в сторону закрытых люков. Словно на что-то надеясь. Отвернулась.

Что бы там ни было у нее оставлено, оно не шло ни в какое сравнение с возможностью добраться до Талгола. Любопытно будет узнать, зачем… Но это — потом.

Интересно вот только, что малышке этой, приложившей столько усилий, чтобы иметь возможность туда добраться, на самом деле на Талгол этот вовсе не хочется.

Совсем.

До дрожи.

До тошноты.

До заледеневших рук.

Все интересатее и интересатее…

Глава 36 На каждое правило рано или поздно найдется свое исключение

Талгол.

Космопорт Деринга.

Борт частного круизера «Мицар».

Лайен.

Каа умела убивать.

В том числе и подручными нетрадиционными средствами, как в инструкции и предписывается всем порядочным амазонкам, от цветов независимо. И ей не надо было для этого даже шевелиться. Она могла убить фразой. Словом. Интонацией. Одним лишь презрительным подергиванием морщинистых складок у поджатых губ. Страдальчески заломленной бровью. Да чем угодно! Взглядом, например. Умела она это. Особенно — взглядом…

Лайен открыл глаза, но легче не стало. Просто теперь вместо укоризненного взгляда Каа («О, Боги, с какими идиотами приходится работать!..») он видел сияющую физиономию Дэна. Дэн был честно и откровенно счастлив, потому что ему удалось помочь, а это случалось с ним не так уж и часто. И сиял он теперь, как свеженачищенный офицерский сапог.

Лайен с куда большим удовольствием посмотрел бы сейчас на милягу Френни, поскольку после эпохального открытия тот впал в такое великолепное уныние, что просто любо-дорого, любой ипохондрик пять минут с утра посмотрит — и весь день будет ощущать себя самым махровым оптимистом! Но Френни теперь из каюты почти что и не выходил, предпочитая переживать подлое гендерное предательство своей несостоявшейся мечты в гордом одиночестве.

Так что для созерцания оставался один Дэн.

Лайен посмотрел на Дэна. Скривился. Скрипнул зубами. Спросил хмуро:

— Что-то узнал?