Стэнли Кубрик. Американский режиссер

Человек испокон веков был воином, который сражался за свое племя – так делали обезьяны, так делал и Спартак. Прошло время – и он стал пассажиром. Кубрик намекает, что именно в этой роли заключается вся суть нашей сегодняшней жизни: куда ни глянь, в современную эпоху урбанизации повсюду увидишь пассажиров. В «Космической одиссее» пассажиры все – от Флойда до Боумена, который в финале достигает конечного «пункта назначения», трансформируясь в Звездного ребенка, то есть в некое божественное существо. Никто не знает, что Звездный ребенок будет делать дальше. («Но он что-нибудь придумает», – довольно зловеще звучит заключительная строка романа, написанного на основе сценария Кубрика и Кларка[164].) То, что Звездному ребенку покажется великолепным и забавным, для нас может означать невыразимое страдание. Кубрик подразумевает, что насилие и творчество связаны обоюдоострым, потенциально смертельным образом: для нас, для Смотрящего на Луну, для Звездного ребенка.

«Космическая одиссея» – ответ «Доктору Стрейнджлаву», но не оптимистический, а пронизанный двусмысленностью, которая превосходит нигилистические предчувствия предыдущего фильма Кубрика. Судьба человечества теперь открыта для ницшеанских спекуляций, и концовка фильма не вызывает мрачный восторг, как финал «Доктора Стрейнджлава», а скорее заставляет серьезно задуматься.

* * *

Впечатляющая концепция будущего обошлась Кубрику недешево. К моменту окончания съемок он потратил более чем в два раза больше запланированного бюджета «Космической одиссеи», составлявшего пять миллионов долларов. Будущее MGM было поставлено на успех «Космической одиссеи», поскольку студия все еще никак не могла оправиться от серии крупнобюджетных провалов начала шестидесятых. Когда Кубрик представил свой шедевр, руководители студии, которые во время просмотра едва не уснули, были уверены, что они обречены. Во время первого нью-йоркского показа в апреле 1968 года служащие MGM один за другим уходили из зала.

Подавленный Стэнли удалился с Кристианой в гостиничный номер, где, как она вспоминала, он «не мог спать, не мог говорить, ничего не мог делать». Она сказала ему, что фильм найдет свою аудиторию, даже если его не поняли голливудские кинематографисты средних лет[165].

Кристиана была права. К полудню следующего дня начали поступать сообщения: зрители моложе тридцати лет стекаются на просмотр фильма целыми толпами. Молва о нем распространялась, как вирус, и вскоре рекламная команда придумала новый слоган для фильма: «Полный улет!». Люди смотрели «Космическую одиссею» снова и снова, и каждый раз, казалось, совершенно по-новому. Джон Леннон как-то признался, что «смотрит “Космическую одиссею” каждую неделю»[166].

Премьера «Космической одиссеи» состоялась на 70-миллиметровой пленке Super Panavision с соотношением сторон кадра 2,21:1 в ряде кинотеатров, имевших специальный изогнутый экран с пятью скрытыми за ним стереодинамиками. Наиболее приближенным к этому опыту можно назвать просмотр фильма в IMAX: у вас возникает ощущение, что вы висите на краю пространства вместе с потерянным в нем Фрэнком Пулом. Просмотр в IMAX отреставрированного под руководством Кристофера Нолана фильма напоминает нам о том, что космос в представлении Кубрика сочетал в себе идеи гармонии и одиночества, чего нельзя сказать о каком-либо другом фильме до «Космической одиссеи». Вращение планет выглядит одновременно величественно и жутко – их движения рассчитаны точно, как ход идеально отлаженного часового механизма.

«Космическую одиссею» также показали в обычном формате 70 мм, а позже и в 35 мм. Она стала одной из пяти самых кассовых фильмов MGM наряду с «Доктором Живаго», «Лоуренсом Аравийским», «Унесенными ветром» и «Волшебником страны Оз». Через четыре года после премьеры фильм все еще оставался в прокате, каждый день его показывали по всей стране. За 1970-е годы студия MGM перевыпускала «Одиссею» пять раз.

С выходом «Космической одиссеи 2001 года» Кубрик против своей воли стал пророком молодежной культуры шестидесятых, хотя и довольно настороженно и скептически настроенным. Как и прежде, он отказывался появляться на телевидении, выступать с речами или как-то иначе высказываться о «духе времени».

На нью-йоркских критиков фильм произвел далеко не такое впечатление, как на молодых зрителей, которые пересматривали его снова и снова. Полин Кейл безжалостно разнесла фильм; у Эндрю Сарриса достоинства фильма тоже вызвали сомнения, хотя, посмотрев его во второй раз «под воздействием предварительно выкуренного вещества», он написал, что наконец-то начал ценить замысел Кубрика[167].

«Мифологический документальный фильм» Стэнли Кубрика, как он назвал «Одиссею»[168], вероятно, будет жить столько, сколько будет существовать кинематограф. Это одно из тех достижений, о которых говорит Ардри в любимом отрывке Кубрика из «Африканского генезиса»: