Стэнли Кубрик. Американский режиссер

Подобно тому, как Наполеону было мало целого мира, Кубрику тесно в границах привычного кино. Возможно, фильм Кубрика оказался бы достойнее любого из предыдущих фильмов о Наполеоне, потому что Стэнли, как он показал в «Космической одиссее», знал, с какой стороны подступиться к великой загадке. Тем не менее его сценарий, в котором явно преуменьшена катастрофа отступления от Москвы, не внушает доверия. Массы замерзших, голодающих людей в сознании Кубрика были несопоставимы с героическим образом Наполеона.

По мере того, как его шансы на съемки «Наполеона» уменьшались, Кубрик начал понимать, что ему нужен новый проект. Терри Саузерн и Боб Гаффни, который был правой рукой Кубрика в переговорах с румынами насчет «Наполеона», познакомили режиссера с романами Энтони Берджесса. Когда Кубрик прочитал «Заводной апельсин», он сразу понял, что это его следующий фильм.

«Заводной апельсин» был опубликован в 1962 году. «Я был очень пьян, когда писал его», – говорил Берджесс. «Это был единственный способ справиться с насилием, – добавлял он. – Я пытался изгнать из памяти то, что случилось с моей первой женой, которая во время Второй мировой войны в Лондоне стала жертвой жестокого нападения со стороны четырех американских дезертиров… Теперь я ненавижу эту проклятую книгу»[179].

Кубрик в своем фильме практически не отклоняется от сюжета книги Берджесса. Антигерой Берджесса Алекс, подросток-бандит, со своей шайкой по ночам терроризирует Лондон и в итоге отправляется в тюрьму за убийство. Ученые испытывают на нем инновационное лечение по «методу Людовика», выработав у него условный рефлекс, заставляющий его чувствовать тошноту при виде насилия, которое раньше вызывало у него восторг. Алекс теперь безвреден, но, как предполагает Берджесс, в лечении по методу Людовика ученые обошли вопрос о добре и зле, игнорируя человеческую душу и вместо этого выбирая жесткий социальный контроль.

Берджесс изобрел для «Заводного апельсина» новый жаргон, nadsat, состоящий из глумливых синтаксически витиеватых модуляций образца XVIII века («Чем я обязан столь редкостному удовольствию?») и целого арсенала видоизмененных русских слов. В книге повествование от лица Алекса одновременно шокирует и волнует. Слушая классическую музыку, он упивается сценами насилия, которые проносятся в его воображении:

Слушая, я держал glazzja плотно закрытыми, чтобы не spugnuit наслаждение, которое было куда слаще всякого там Бога, рая, синтемеска и всего прочего, – такие меня при этом посещали видения. Я видел, как veki и kisy, молодые и старые, валяются на земле, моля о пощаде, а я в ответ лишь смеюсь всем rotom и kurotshu сапогом их litsa. Вдоль стен – devotshki, растерзанные и плачущие, а я zasazhivaju в одну, в другую[180]. (Здесь и далее цитаты из книги в переводе В. Бошняк.)

Кубрик вторит этой странице, когда Алекс, играя в своей спальне со своей ручной змеей, слушает Девятую симфонию своего любимого Людвига вана. И в книге, и в фильме сцена заканчивается тем, что наш герой, мастурбируя, доводит себя до оргазма. Здесь мы снова становимся свидетелями все того же безраздельного наслаждения, который испытывает Стрейнджлав, поднявшийся со своего инвалидного кресла, майор Конг, летящий верхом на ядерной ракете, и Смотрящий на Луну, исступленно колотящий по мертвой туше своим костяным оружием. Каждый из этих персонажей – в душе мальчик, с аутичной отстраненностью упивающийся собственным экстазом. Кубрик любит эти фейерверки необузданной маскулинной энергии. Как и все мы, он их опасается и ясно дает понять, какой может быть цена подобного безудержного ликования, но в то же время нельзя не заметить, что эта тема очень притягивает режиссера.

Алекс, главный герой книги Берджесса, сразу заинтересовал Кубрика. Он «каким-то образом очаровывает нас, как Ричард III, несмотря на свою злобу и благодаря своему интеллекту, остроумию и абсолютной честности», – сказал Кубрик[181]. В то же время Алекс для Кубрика – Кандид 1970-х годов; простак, но только недобрый и добивающийся в жизни всего, чего захочет. «Заводной апельсин» – это фильм эпохи Просвещения с его интересом к использованию науки в целях изменения человеческой природы.