Степени (СИ)

Она ни о чём не спрашивала, в отличие от своего брата и его людей, но смотрела таким взглядом, на который его сердце реагировало острее, чем на любые удары. Этот взгляд расширял его узкий чёрно-белый мир до размеров, в которых «белый» конец взлетал от отметки «тепло и не больно» до каких-то ускользающих от понимания пределов, где одного физического комфорта было уже недостаточно для удовлетворения своим существованием. Где сочувствующая, вмещающая в себя и робость и смелость, улыбка, и бережность, с которой вытиралась кровь с его слишком быстро исчезнувших ран, были абсолютно новым критерием оценки всего происходящего. Тем более важным, что он от рождения был эмпатом, и никакое тотальное уничтожение памяти не могло этого отменить.

Этот взгляд изменил его отношение к своему пребыванию здесь. Заставил опробовать новые возможности своего тела, дождавшись, когда он останется один, зажмуриться, наугад пожелав освободиться от пут, и, почти не удивившись успеху, броситься к окну, с намерением покинуть это место.

Но этот же взгляд остановил его при звуках борьбы, донёсшейся из комнаты, в которой скрылась Кейтлин.

Он хотел, и мог, и, наверное, должен был сбежать. Но остался, чтобы спасти девушку, которую знал всего несколько минут, но которой этих нескольких минут хватило, чтобы проявить в нём некоторые, болтающиеся внутри части чего-то важного, и расставить их по правильным местам.

Всё ещё не зная, как его зовут, он уже начинал распознавать, что может быть для него значимо, а что – не слишком, мимо чего он сможет пройти, а мимо чего – нет. И несколько подонков, переступивших сразу несколько границ в заново отстраиваемом своде правил безымянного парня, определённо были из второй категории.

И он остался.

* *

Брат Кейтлин, Рикки, не слишком оценил поступок парня, сообщив тому, что нельзя обижать тех, кому должен денег, и что теперь тот должен пойти с ними на ограбление.

Это противоречило всему, что парень успел узнать о самом себе, он определённо не собирался становиться вором, и не считал, что любые деньги стоят жизни или чести Кейтлин. Но в тот момент, когда он, насупившись, настаивал на своём отказе, на свет была извлечена шкатулка, которую – как уверял Рикки – нашли в том самом пустом контейнере. Вместе с парнем и вместо груза. И если Питер желает получить эту шкатулку, то придётся что-то сделать, чтобы возместить тот груз.

Питер?

Питер…

Это было похоже на правду. Он попробовал это имя «на вкус», произнеся вслух, и ещё раз про себя, и хотя ничего не вспомнил в ответ, но что-то всколыхнулось внутри него на это сочетание звуков.

Шкатулка была небольшой. Но много ли нужно для того, чтобы понять, кто ты есть на самом деле?

Даже просто имя уложило сразу несколько кирпичиков на свои места. Но чем больше полостей заполнялось в Питере, тем острее он чувствовал пустоту в оставшихся – а таких пока что было большинство, их было так много, что он даже не мог оценить размеры своих потерь. Даром, что при этом мог столько всего остального. Такого, что не могли другие. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным только потому, что другие знали, кто они, а он, по сути, был никем. И никакие волшебные силы не давали ему ощущения, что он сможет изменить этот факт самостоятельно.

Он мог умереть, так и не узнав, кто он.

Шкатулка манила и завораживала.

И Питер согласился…

* *

Его роль была не самой большой, но когда всё пошло не по сценарию, он помог избежать жертв во время непредусмотренной перестрелки, перегородив расстояние между грабителями и охранниками небольшим грузовичком одним мановением руки. Позволив первым скрыться с деньгами, а вторым – остаться в живых.

Свою часть договора он выполнил.

По сути, Питер выполнил даже больше, не только позволив всему закончиться относительно благополучно, но и указав на предателя, которого он обнаружил одновременно со способностью читать мысли. Новым способностям он уже почти не удивлялся, а вот человек, готовый не только ограбить, но и убить тех, кого вслух называл братьями, стал для него откровением.

Конечно же, ему не поверили, похоже, чтение мыслей тоже было только его прерогативой, но тот человек не заставил долго себя ждать – как только деньги оказались на территории «братства», он вынул пушку и заявил единоличные на них права.

И пока остальные улыбались, всё ещё не веря в предательство своего друга, переместил дуло пистолета на вышедшего ему навстречу Питера и выстрелил в него.

Прямо в грудь.

И ещё раз.

Дальнейшее запомнилось Питеру не какими-то действиями, а эмоциями, накатывавшими на него одна за другой, не успевая сменять друг друга, толпясь и дезориентируя.

Падал он в состоянии глубочайшего удивления – не столько от остановки своего сердца, сколько от лёгкости на лице человека это сердце остановившего.