Степени (СИ)

И за то, что он, не убийца, должен лишить человека жизни. Злодея, вечноживущего безумца. И всё-таки человека.

- Неужели!? – полностью погружаясь в своё сумасшествие, заорал Адам, – я прожил четыреста лет! А что мне мешает прожить ещё столько же?

- Я, – начиная приближаться, вежливо известил Хиро, – я убью тебя, – и на всякий случай уточнил, – за моего отца.

Предугадав его намерение, Адам, держащий в отведённой за спину руке пробирку с вирусом, разжал кулак за миг до прикосновения Хиро, и когда тот перенёс их прочь отсюда в другое место, его ладонь была уже пуста.

А стеклянная пробирка, с закупоренной в ней гибелью мира, отправленная в свободное падение, стремительно полетела к бетонному полу.

* *

Где-то очень далеко, на другом конце мира, в окрестностях города Токио, на ухоженном красивом кладбище было очень тихо и мирно. Ничто не нарушало покой ни приходящих сюда живых душ, ни лежащих под зелёной травой и двухметровой толщей почвы душ усопших.

Только в одном месте этот покой был нарушен, но снаружи даже это место являло собой тишь да гладь.

Глубоко под землёй, надёжно сокрытый, в узком красиво украшенном пространстве, лежал человек. Он был жив, он был самым живым из всех живущих – бессмертным; но, не обладая более никакими другими особенностями, он не мог покинуть своей импровизированной тюрьмы, бесполезно молотя по ней кулаками и бессильно крича.

Всё такой же грустный, поодаль от памятного надгробия, там, где рядом должны были возлежать члены его семьи, стоял Хиро Накамура.

Он не смог убить человека, хотя знал способы сделать это даже с Адамом Монро, но и оставить его свободным он тоже не смог. Наверное, совершённый способ мести был даже более подходящим, чем лишение жизни, но Хиро не испытывал от него никакого удовлетворения.

Вернуть отца не могли никакие силы.

Компенсировать боль от его потери – тоже.

И только надежда на то, что применённые к Адаму меры не дадут погибнуть миру, хоть как-то утешала печального Хиро в этот яркий и солнечный день в окрестностях города Токио.

* *

Миру оставалось быть прежним буквально доли секунды.

Оставалось бы…

Но Питер успел. Вскинул руку буквально из-за двери, заставив пробирку замереть в нескольких дюймах от непоправимого.

С зашкаливающим пульсом, медленно, не делая резких движений, зашёл внутрь, бережно перехватил её, и только тогда выдохнул, облегчённо прикрывая глаза.

- Это он? – спросил ворвавшийся почти сразу же за ним Нейтан.

Питер кивнул, со священным ужасом глядя на стеклянную ёмкость. Покрасневший и тяжело дышащий, он всё никак не мог придти в себя, никак не мог поверить, что успел… успел буквально в последний миг.

- Я видел, что могло случиться. Я чуть не…

- Питер, – остановил его назревающий поток самобичевания Нейтан, – ты не отвечаешь за то, что только могло случиться, – с нажимом произнёс он, отвлекая брата от созерцания сероватой жижи под хрупкими стенками, обращая внимание только на себя, и уже мягче добавляя, – ты пришёл затем, чтобы уничтожить вирус. Так закончи начатое.

Ну вот.

Так то лучше.

Нейтан мысленно кивнул самому себе, не отпуская цепкого заботливого взгляда от взявшего себя в руки Питера. Такой смешной. Его младший брат. В этой скорлупе из мужественности. Способной, судя по всему, обмануть любого. Кроме Нейтана.

А может… всё наоборот?

Может, это он ошибается, а на самом деле всё не так? На самом деле Питер действительно основательно изменился, растерял свою мечтательность раз и навсегда, истребил внутри себя донкихотство, и стал завидным для большинства парнем, с жёсткой поступью и уверенной, взрослой походкой. Со стиснутой челюстью и тёмным закрытым взглядом из-под всегда теперь нахмуренных бровей.

Глядя на повернувшегося к ним спиной, сжимающего в сомкнутых руках пробирку, Питера, Нейтан придирчиво прищурился. Было видно невооружённым взглядом, как тому удобно в своём вернувшемся на место облачении. Ни капли неуверенности, смущения или восторженности. Ни капли того, что когда-то распахивало его глаза до размера чайных блюдец.

Взявший под контроль свои способности. Гроза морей и океанов, несостоявшаяся гордость всегда его недооценивающего отца. Холодный, неправильный, и почему-то по-прежнему вызывающий желание от чего-то спасти.

Выругавшись про себя, Нейтан дёрнул щекой и прикусил изнутри губу.

Да кому он нужен со своими желаниями? Он должен помнить! Он должен держать их при себе!

Любые. Но особенно те, что касались брата.

И вряд ли он ему сейчас нужен. Тот, кажется, вполне понимает, что делает.

Нейтану вдруг очень, по честному, захотелось поверить в это. Чтобы вот это суровое обличье брата оказалось истинным. Так, наверное, было бы легче им обоим. Питеру так точно.

Но ему почему-то в это совершенно не верилось.

Между ладонями Питера полыхнула яркая вспышка, и вскоре с его рук уже сыпался невзрачный серый порошок, исчезающий, даже не успевая достигнуть пола.