Степени (СИ)

Окончательно повергая того в пучину собственной никчёмности, бессилия что-либо изменить при наличии целой кучи сверхчеловеческих способностей и знанием о грядущем покушении.

Несколько секунд…

И времени нет даже на то, чтобы ещё раз вглядеться в толпу в поисках убийцы. Нет – потому что невозможно отвернуться, когда он смотрит на тебя так, что кажется, что вы сцепились за руки, и кто-то из вас висит над пропастью, а может быть и оба, и выжить сможете, только если удержитесь друг за друга.

Но время работает не на жизнь, и этого взгляда мало, чтобы спасти Нейтана, и вот сейчас он снова повернётся к этим людям, и даже успеет сказать пару слов, и…

…не дожидаясь этого, Питер шагнул, смещая его, занимая место у микрофона, игнорируя круглые возмущённые глаза Паркмана и пронизывающий прищур брата, смущённо улыбнулся тому самому вылезшему вперёд парню с камерой, и неловко принося свои извинения за то, что имел наглость и смелость перехватить нить заявления в самый волнительный момент, кинулся спутанно объяснять, что хотел бы лично рассказать, а, главное, продемонстрировать то, ради чего они тут все собрались. Он тараторил и сбивался, и лихорадочно соображал, какая из его способностей лучше всего подошла бы к случаю, и отчасти ждал, что это выяснится само собой, как это нередко с ним бывало, и совсем не удивился, когда после его «я могу…», грудь прошила раскалённая игла. И – через бесконечно длинный миг – ещё одна.

Он даже не слышал звуков выстрела.

Он просто был счастлив, что успел вместо Нейтана.

* *

И всё было так же, как во сне, кроме того, что они поменялись местами.

Крики, вспышки, визги, подхватившие руки, шумовая завеса, замедлившееся время и переставшие иметь значение посторонние звуки. И только они вдвоём посреди окружающей вселенской пустоты. Два цветка на – своей! – груди и божественно прекрасное лицо брата прямо перед собой, но на этот раз прекрасное не затихающей слабостью и близостью к небесам, а страхом, таким живым, чудесным страхом, таким напрасным страхом, ведь он должен был знать, что Питер не может умереть.

Как покойно было так лежать, в его руках, дыша с ним одним воздухом и не видя ничего за его склонённой фигурой. Если в несостоявшейся параллельной реальности, свершившейся лишь во сне, Нейтан чувствовал то же самое, то тогда становилось понятно, почему он был настолько умиротворён.

Питер схватил его за локоть, безуспешно подаваясь навстречу, вдруг испугавшись, что Нейтан захочет продолжить выступление. Этого никак нельзя было допустить. Возможно, он уловил эмоции затаившегося убийцы, или просто откуда-то это знал, но он был уверен, что не позволив брату встать, он спасёт его уже наверняка. Жаль, что он не мог издать ни звука, места ранения жгло, да и пули были ещё внутри, и горло пропускало только хрипы.

Запаниковав от его очевидного беспокойства, Нейтан ещё ближе склонился к нему, поглаживая по щеке и выговаривая шепотом что-то успокаивающее, боясь сделать лишнее движение, способное причинить брату боль, и, похоже, до сих пор опасаясь, что его бессмертие однажды может дать осечку.

- «Всё хорошо… Нейтан, всё хорошо», – мысленно коснувшись, попытался унять его волнение Питер. Осторожно, старательно избегая лезть дальше.

Нейтан моргнул, и, немного расслабившись, взглядом дал понять, что понял, но пока всё не уляжется, пока не выведут всех людей, и Паркман не перекроет все выходы; в конце концов, пока он не увидит затянувшиеся раны на груди Пита – он всё равно его не отпустит. Коротко глянув на не особо пока удачные попытки копов расчистить помещение от возбуждённых произошедшим, не желающих уходить, пробивающихся к ним репортёров, Нейтан спешно вернулся взглядом к брату. Казалось, что пока он на него смотрит, и держит, то всё действительно будет хорошо, а вот если отвлечётся слишком надолго, то тогда никто никаких гарантий не даст. И чёрт с ним, с выступлением.

Тот и не сопротивлялся. Смотрел неотрывно, изредка моргая, затаившись под поглаживающей его ладонью, и не сопротивлялся.

Жизнь, хоть и временно, всё же покидала его, но это было не страшно, только тревожно за Нейтана, тот, кажется, поставил себе целью поддерживать биение его сердца одним только взглядом, передавая свои жизненные силы так долго, как мог.

Так самоотверженно, так бессмысленно, но в этом было что-то такое важное…

Хотелось надеяться, что, остановившись, его сердце не будет молчать слишком долго. Его ритм совсем уже затихал, и последние силы Питер потратил на то, чтобы сжать ещё раз локоть Нейтана и взглядом пообещать очень скоро вернуться.

Выдохнул с последним ударом и потерял связь с миром живых.

А придя в себя, дёрнувшись и часто задышав, чуть не охнул, почувствовав себя крепко прижатым к брату, в защитном коконе его рук. Объятие усилилось в ответ на появившиеся признаки жизни, и, только после нескольких тяжёлых выдохов Нейтана, снова немного ослабло – ровно настолько, чтобы Питеру перестало быть больно, но не настолько, чтобы он вздумал начать высвобождаться.