Степени (СИ)

Миссис Петрелли искренне надеялась на то, что дала ей лучший совет за всю её совсем ещё короткую жизнь, и той достанет силы действительно начать всё заново.

Захочет – выберется. Всё в её руках.

Подтирать носы всем страждущим новой главе Прайматек было недосуг.

На кону стояла судьба компании.

И, возможно, всего мира.

Не без инициативы мистера Беннета, миссис Петрелли немедленно взяла узды правления в свои изящные твёрдые руки, с самого начала взяв с места в карьер, без суеты, но и ничего не откладывая, мгновенно охватывая удручающую картину и расписывая в мыслях необходимые меры и нетривиальные, но эффективные ходы.

Много лет компания была буфером между людьми со способностями и остальным миром взаимозащищая их друг от друга. И какими бы сомнительными ни казались некоторые её деяния, свою функцию она выполняла. И сейчас было нужно срочно её спасать. Восстановление должно было быть проведено в кратчайшие сроки.

Иначе могло случиться ужасное.

Новая волна снов, не дающих миссис Петрелли спать в последнее время, была пугающей. Хуже всего было то, что она не могла в полной мере прочесть их, они – как и всегда это бывало с такими снами – были о будущем, и на этот раз просто ужасном будущем, где мертвы окажутся почти все близкие ей люди, но там был один человек… которого никак не должно было быть.

Человек, которого она давно похоронила.

Человек, которого она убила собственными руками.

Которому в будущем не было решительно никакого места. Ни в ужасном, ни, тем более, в светлом.

Сны настолько перепугали её, что она решилась на самые крайние, какие только могла придумать в этой ситуации, меры.

Как часто это бывало в компании, кажущиеся весьма сомнительными.

Как часто это бывало с ней, кажущиеся бездушными.

Но прямо сейчас ей это показалось наилучшим решением.

* *

Всё-таки Габриэль был непроходимым идиотом.

Всего-то стоило поманить его пальцем, дав мизерный кусочек надежды на то, что его примут таким, какой он есть – и он был тут как тут.

Хотя пора было прекращать лукавить перед самим собой и играть в раздвоение личности, спихивая все слабости на Габриэля, а грехи – на Сайлара. Конечно, эти игры в белое и чёрное не раз спасали его от истинного сумасшествия, но, кажется, пора было начинать оправдывать свою фамилию – Грей – и приучаться видеть в каждой вещи и белое и чёрное. И принимать самого себя, всего, целиком, одновременно.

Почему бы и нет?

Раз это было возможно для женщины, назвавшей его именем, данным ему при рождении, и открыто озвучившей восхищение его даром, появившимся у него совсем недавно.

Она была первой, кого он увидел, постепенно приходя в сознание. Она мягко освободила его от пут, приковывающих к кровати, и ласково провела ладонью по лбу, отводя в сторону растрепавшиеся волосы и шепча, что даст ему всё, что любой мужчина хочет от своей матери.

В её голосе не было ни капли страха, а движениях – ни капли дрожи, хотя она точно знала, кто он.

А он точно знал, кто она, хотя больше понаслышке, чем воочию, но этих знаний ему хватило для того, чтобы перехватить её тонкую морщинистую руку и прошипеть, что она ему не мать. В тот первый момент ему совсем не понравилось то, что он услышал, всё в нём воспротивилось её словам, чувствуя в этом большой подвох и новый обман.

Но её рука лишь сильнее сжала его ладонь, в глазах появились боль и сожаление, а в голосе – трепет. Он всё ещё был подключён к капельнице, и лишь частично пришёл в себя, мир вокруг покачивался и размывался, но под этим взглядом, и голосом, и тёплой рукой он чувствовал себя, как в колыбели, беспомощным и любимым, боящимся окончательно проснуться и нарушить собственное упокоение, навеваемое мерным голосом, рассказывающем о том, что не нужно было отдавать его на усыновление и что теперь она о нём позаботится. Что взращённые ею сыновья её огорчили, но с ним у неё есть шанс стать хорошей матерью. Что он такой особенный, такой необыкновенный.

Она назвала его милым.

А потом убрала капельницу, и пообещала, что теперь всё будет иначе.

И он не смог, просто не смог не поверить снова.

Она была матерью Питера.

До безобразия честного и до невозможности особенного Питера.

И, возможно, Сайлару не зря казалось, что они с ним похожи больше, чем с кем-либо другим.

* *

Приласкав его лишь в начале, более она не разменивалась на нежности, и именно это позволило Сайлару выдать ей первичный кредит доверия.

Всё из того, что она говорила своим тихим уверенным голосом, соответствовало тому, что он знал о себе и об окружающем мире. Порой ему казалось, что она вынимает слова прямо из него, докапываясь даже до тех, которые он сам не решался произнести вслух.

Такой ребёнок, как он не мог появиться у тех родителей, которых он знал. Он уникален, но он не убийца. Способности не выбирают. В нём голод, которым он не может управлять, и только поэтому он стал убивать. Но вместе – они это исправят.

Ошарашенный, он мало отвечал ей, но принимал всё, что она делала или говорила.