Степени (СИ)

По лицу Нейтана прокатилась тень усталого пренебрежения, и он слегка повёл бровью, едва удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза. Кто бы знал, насколько ему осточертели эти сказки… От Линдермана – но и тот казался честнее. От матери – но и та по-своему была искренней. А сейчас… каждое слово, каждая интонация отца буквально сочились ложью, не вызывая у Нейтана ничего, кроме отторжения и тоскливой неловкости. Он не помнил ничего настолько же откровенно фальшивого в своей жизни. Неужели так было всегда? Неужели так – было всегда?!

- Вместе мы сможем спасти мир…

Ну конечно… ещё одна старая история. Нейтан прикрыл глаза, дозировано, мелкими незаметными глотками вдыхая и выдыхая воздух, спасаясь от напавшей на него духоты и мечтая, чтобы фарисейское красноречие отца иссякло как можно скорее.

- Это будет нашим наследием, Нейтан, наследием Петрелли. Я предлагаю тебе этот шанс. Как отец.

Спустя несколько секунд долгожданной тишины, даже не глядя чувствуя разлитое в воздухе ожидание, Нейтан открыл, наконец, глаза и повернулся к его эпицентру, только сейчас замечая, что рука отца снова обосновалась на его плече, а сам он стоит к нему почти вплотную.

Ничего.

Нейтан не чувствовал больше ничего. Ни сомнений, ни надежд, ни гнева. Только утомление и горечь. Он не верил и не боялся, и даже не ждал ответов. Это был как будто тот самый фокус с перевёрнутым биноклем, который раньше показывал немыслимой силы громадину, а сейчас что-то настолько незначительное, что это не стоило… Не стоило вообще ничего. Отец будто обезличился, став не врагом, а стихией, с которой им непременно нужно было справиться, но совершенно необязательно при этом испытывать к ней жалость или ненависть.

Возможно, так было только сейчас, а после на него ещё обрушатся все, только что пересохшие, чувства к отцу; возможно, их общие плоть и кровь ещё дадут о себе знать. Но сейчас Нейтан видел только самоуверенного, погрязшего в своей давно уже фиктивной гениальности старика, ждущего ответа на своё чрезвычайно щедрое предложение.

Шагнув назад – из-под его руки – Нейтан молча развернулся и покинул кабинет.

Уже на улице, позвонив Трейси, он, после короткого разъяснительного разговора, попросил её прикрыть его в Вашингтоне и пообещал держать в курсе событий. Она предложила привлечь министерство юстиции, но он не желал поднимать шума. Никто не должен знать о людях со способностями. Только не после того, что случилось в Техасе, особенно теперь, когда Питер утратил умение регенерировать.

При этой мысли по коже прокатился озноб, давая понять, что если чувства к отцу и поугасли, то все остальные и не подумали никуда исчезать.

Сообщив напоследок Трейси, что собирается в Прайматек, Нейтан взмыл в небо и направился в квартиру брата. Ему вдруг очень захотелось, чтобы тот не торчал там один. Пусть здание старой родительской компании и не производило впечатления уютного оплота и надёжной крепости, но сейчас всем, кто собирался не дать запустить в ход формулу для способностей, безопаснее всего было находиться именно там.

====== 93 ======

То, что Мэтту удалось проникнуть в сознание матери, Питер понял сразу. И также, почти сразу, он понял, что у них возникли проблемы. Зрачки матери расширились, дыхание сбилось с определённого ритма. Мэтт же и вовсе, вцепившись в края стула, на котором сидел, начал задыхаться.

Это было страшно.

Страшно ещё и потому, что теперь, без способностей, Питер не представлял, как может им помочь.

Собственное бессилие опустошало.

Он так привык к своим способностям. Привык получать новые, уже почти не замечая, привык сразу брать их под контроль, использовать так же, как всё, чем его наградила природа. Глаза – чтобы смотреть, уши – чтобы слышать, ноги – чтобы ходить. С трудом перенеся первый тяжёлый период адаптации, он сам не заметил, как постепенно начал воспринимать новые дары как нечто, само собой разумеющееся.

Чудом в памяти осталось только одно – умение летать, но и здесь Питер бы не поклялся, что дело было не в том, что он перенял это от Нейтана.

По сей день эта способность была для него ещё одной связующей их нитью, чем-то общим, чем-то тайным, чем-то важным, олицетворяющим собой немалую часть витающих между ними эмоций: восторг, обладание небом, доказательство чуда; чем-то, о чём сложно, да и необязательно, было говорить, но что несомненно принималось ими обоими. Уже давно – обоими, с того мига, на Кирби-Плаза, когда ради спасения – города? Питера? самого себя? – Нейтан обхватил его и взмыл в небо.

Уже давно… но теперь у Питера это отобрали. У него ещё не было возможности в полной мере осознать, чего он лишился, но теперь, опустившись на пол перед матерью и Мэттом, и понимая, что ничем не может им помочь, он еле мог дышать от накрывшей его правды.

Он не жалел, что не лелеял раньше свои дары.

Он жалел, что без них он теперь практически никто.

И потерянное небо… Самый пронзительный тон в этом сожалении. Но не о нём он должен сейчас думать. Не о нём. Не сейчас.