Степени (СИ)

Даже такой, без сознания, Питер помогал, давал Нейтану ощущение их одного на двоих пространства. Возможно, именно это и давало тому самую большую надежду. Ведь для того, чтобы существовало что-то «одно на двоих», нужны двое.

Значит, Питер ещё здесь.

Склонившись, Нейтан прильнул к его щеке осторожным поцелуем.

Такой горячий… Губы опалило, ладони, коснувшиеся груди брата, словно припеклись к нему. «Идиопатическая лихорадка». Дурацкий, беспомощный диагноз. Они просто не знают, что Питер – он всегда горел изнутри, и это только сейчас, лёжа без движения, он не мог ничего с этим жаром сделать, никому отдать и никуда направить, и тот скапливался в нём, не найдя выхода.

Не сразу отстранившись, словно забирая часть этого жара себе, Нейтан позволил себе задержаться на миг, всматриваясь в полумраке палаты в невыносимо безучастное лицо.

Потом, будто что-то обещая, прошептал:

- Я люблю тебя, парень… – и отправился искать ответы, которых так долго избегал, но которые могли бы спасти Питера.

====== 27 ======

Это было странно – следовать по пути, с которого так долго пытался столкнуть брата. Конечно, их цели разнились: там, где Питер бежал спасать целый мир, Нейтан спасал «всего лишь» его самого, но, следуя за Симон к её странному дружку-художнику, он понимал, что только физического спасения жизни брата будет недостаточно. Что нужно умудриться сгрести в кучку весь бред, в котором тот крутился, и, как минимум, попытаться его понять.

«Спасёшь мир – спасёшь Пита»?

Так себе слоган.

Штабной пиар-менеджер точно бы его забраковал.

* *

Это всё было крайне некомфортно. Находиться в студии этого непонятного художника, наблюдать за их нежным воркованием с Симон (какого чёрта она тогда делала у Питера?), и вообще. Нейтан ощущал себя не просто белой вороной, а белой вороной не в своей тарелке, находящейся в параллельной вселенной. Или в каком-то дурном кино. Фильме-катастрофе. Примерно в том моменте, когда зритель уже знает, что страшная развязка неминуема, но герои ещё только начинают догадываться об этом, и то не все.

Нейтан отчаянно хотел быть тем, кто догадается настолько заранее, чтобы взять и наперекор проклятому режиссёру спасти всех, и даже самых пропащих второстепенных персонажей.

А главных – тем более.

И, судя по количеству изображений его брата на картинах, тот был как раз из таких, везде в самой гуще событий. Однако понять, кем тот являлся – главным героем, или жертвой, или злодеем – никак не получалось.

Две картины стояли рядом.

Сюжет одной уже свершился, на ней Питер слетал с крыши, вторая… вторая вернула Нейтана на две недели назад, в тот момент, когда он нависал над хрипящим братом и наблюдал, как из того выходит жизнь. Это был рисунок человека: душераздирающе красный силуэт, расходящийся к краям холста огненными брызгами. Это был взрыв.

Чувствуя себя весьма по-идиотски, Нейтан – в своей манере, конечно, с волевой непосредственностью и выпрямленной спиной, но все равно этой самой спиной ощущая вокруг себя ореол идиотизма – обратился к Айзеку:

- Эта картина… где он взрывается, словно он бомба… как ты узнал об этом? Ты говорил с моим братом? – он сам не верил в то, что это спрашивал. Если бы Питер мог его сейчас видеть оттуда, из своей комы, то наверняка очнулся бы только ради того, чтобы всё это прокомментировать.

- Я писал то, что видел, – не без обиды и чрезвычайно искренне ответил художник. Нейтан бы предпочёл усомниться в его ответе, но блаженность во встреченном им взгляде не позволила этого сделать.

Но тогда, если тот такой прозорливый, может быть, он поведает что-нибудь ещё?

- Последнее, что сказал Питер, когда был в сознании…, – Нейтан зажмурился: сколько уже таких кусков прошлого, о которых он не может говорить, не запнувшись, – что он стал причиной какого-то взрыва.

Ему тяжело было проговаривать все эти вещи вслух – ведь всё равно это бред, совершеннейший бред! – и он здесь сейчас только потому, что в этот бред верит Питер, и каким-то образом умудряется оживлять, овеществлять всё вокруг себя – всегда, когда надо, но чаще, когда категорически не надо!

- Возможно, я что-то не понял. Пусть так, – Нейтан перевёл недоуменный взгляд с картины, где Питер летел, на ту, где кто-то взрывался, и непримиримо возмутился, – но эти вещи не могут быть связаны! Такого просто не может быть!

* *

Появление у Айзека того самого японца Хиро, которого Нейтан однажды подвозил до Вегаса, вывело сюрреальность происходящего на новую орбиту. Он был ему скорее рад, чем наоборот, но подобная концентрация вокруг себя всех этих людей, мягко говоря, вызывала неуютность. Несмотря на то, что Петрелли сам имел способность, он чувствовал себя здесь более инородным, чем Симон, которая никаких способностей не имела, но, судя по всему, давно прониклась всем, о чём они тут толковали.

Да ещё эти их не слишком нормальные, с точки зрения Нейтана, светящиеся глаза. Тем более раздражающие, что такие всегда были у Питера, когда тот заводил свои геройские песни, а сейчас он лежит неподвижный, а они тут ничего не могут ему толком объяснить.