Степени (СИ)

Стоило больших усилий держать себя в руках – чтобы и не нервничать, и не закатывать глаза, и не уходить, махнув рукой на это сборище «талантов».

Разговаривать с ними о будущем взрыве было все равно, что спрашивать у ребёнка про его любимую игрушку, которую он одушевляет: когда ты сам не веришь, что она живая, но вид делаешь очень серьёзный, дабы не разбить своим цинизмом детские хрустальные фантазии.

Видит бог, Нейтан очень старался.

Несмотря на своё скептичное к ним отношение, он, тем не менее, находил, за что уважать каждого, кого хоть как-то знал в этой комнате. И всех их вместе – за честность, за готовность отдать самих себя за свои идеи, пусть и не слишком понятные другим. За то, что, по сути, нутро и у него, и у них всё же было одинаковое.

Да, все они были странными.

Но плохих среди них он не видел.

Хиро рассказал ему о будущем.

О взрыве, о том, что он вернулся в прошлое, чтобы его предотвратить.

Он был уверен, что Нейтан ему в этом поможет, ведь тот тоже герой. Кажется, Хиро не сомневался, что таковыми должны быть все, кому даны способности.

Ещё более наивный, чем Питер… Вызывающий у Нейтана достаточно неожиданную приязнь: возможно, из-за этой схожести с братом, но, наверное, ещё и потому, что когда кто-то верит в тебя без каких-то особых гарантий и доказательств – хоть ты и не слишком подходишь под каноничное описание героя – это не может не подкупать.

И, как Питер, совсем не глупец.

Его вера в людей не была основана на академических раскладках, но она не была слепой. Увидев картину, Хиро грустно признал, что виновником взрыва запросто может стать кто-то такой же, как они.

Кто-то со способностями.

Такой же – но, наверное, плохой.

И им нужно постараться его остановить.

И Нейтан пообещал помочь.

* *

Питер снова и снова смотрел на свои пылающие изнутри ладони, и чем больше желал, чтобы этот жар утих, тем больше чувствовал собственное бессилие.

Никто не мог помочь ему затушить самого себя.

Никто в этом городе.

Всё том же городе.

Пустом и обескровленном.

Во всё том же повторяющемся сне.

Никто…

Ни уже знакомые люди, на лицах которых каждый раз вырисовывался новый узор страха и смирения.

Ни новые – такие тоже были, но и на них ложился всё тот же панический отпечаток.

Ни однажды появившийся, и уже более не исчезающий незнакомец, отличающийся от остальных отсутствием ужаса на лице, особой неряшливостью и неуместной издевательской ухмылкой.

Никто из них не мог ему помочь.

Сон повторялся и повторялся, обрастая новыми подробностями, напитываясь болью и напряжением. Видение то и дело передёргивалось потрескивающими разрядами, прорезающими зыбкую нереальность, вокруг словно аккумулировалось электричество, и если сначала ещё могло показаться, что оно приходит извне, то теперь Питер не сомневался, что источником был он сам.

Он горел.

Не болезнью, не смущением и не любовью.

Он горел буквально, самым настоящим огнём, физически ощущая разрастающееся, пожирающее его изнутри, раскалённое ядро. Рвущееся наружу, жадно облизывающееся на весь этот пустой город, на всех этих убегающих людей, подпитываемое их страхом, а более всего – страхом самого Питера. И тот понимал, что унять этот жар очень просто, нужно только успокоиться и перестать его бояться, его – и самого себя, но разорвать этот замкнутый круг никак не получалось.

И никто не мог помочь. И никто даже не пытался.

Никто.

Кроме Нейтана.

Кроме его повёрнутого на практичности брата, не делающего ни шага без уверенности в том, что это принесёт хоть зернышко пользы, и что следующий шаг придётся на твёрдую землю.

Тот снова и снова выходил из здания и неописуемо величественно направлялся к Питеру, и в его ободряющих глазах не было никакого долбаного обещания спасти мир, или город, или их самих.

И Питер снова и снова держал перед собой превращающиеся в угли ладони и, раздирая горло, исступлённо кричал:

- Я не контролирую силу, Нейтан! Я не могу!!!

И снова и снова слышал в ответ:

- Я с тобой, Питер. Я не оставлю тебя.

Снова и снова…

А потом он взрывался. Снова и снова. Успев напоследок увидеть, как разлетаются светящимися брызгами его руки, и как расползается плоть на красивом и победном лице брата.

* *

Очнулся он внезапно, заливая воплями всю больницу, весь – вдрызг, глотая воздух и всё ещё частично находясь в своём сне, с оттиском на сетчатке последнего, что он там увидел. Своего погибающего брата.

Когда-то он хотел спасти мир, пробираясь в гущу событий?

Похоже, что миру требовалось совсем иное…

====== 28 ======

Мать полыхала обидой и возмущением.

Пустая кровать Питера красноречиво сообщала Нейтану, что либо младшему брату абсолютно наплевать на семью, либо у того появились некие настолько срочные планы, что необходимость смыться из больницы превысила все возможные правила приличия, а также риски для здоровья, которые, как было бы резонно предположить, после двухнедельной комы были выше, чем у среднестатистического человека.

У Нейтана даже не было сил сердиться.