Степени (СИ)

- Дождусь, пока разберётесь сами, – и, развернувшись, чеканным шагом пошёл прочь, оставляя сенатора смотреть ему вслед и раздумывать над его последними словами.

И Нейтан стоял и раздумывал, но немного не в том ключе, на который рассчитывал мистер Данко.

Последние слова последнего позволяли надеяться, что, хотя бы на время, с его стороны не будет предпринято никаких попыток вмешательства.

Выпускать из вида того, конечно, не стоило, но вполне можно было бы некоторых людей перекинуть с наблюдения на более продуктивные для агентства занятия. Особенно Беннета. Гаитянин справится и без него. Можно выделить ему ещё несколько людей в помощь. Впрочем, это с недавних пор тоже находилось в компетенции Ноя. Нужно просто известить его о результатах сегодняшнего дня.

Ведь – чёрт возьми – этот день можно считать днём рождения Агентства!

Нейтан прислушался к себе, пытаясь уловить в своём настроении хоть каплю триумфа, но, пусть его и наполняли удовлетворение и радость, никаких звенящих ноток в них он не чувствовал.

Он был просто рад. День получился плодотворным. Мать будет довольна. Завтра предстояло много новых дел. Нужно отдохнуть. Даже не так – выдохнуть. Усталость всегда даёт о себе знать лишь на финише. Не раньше. Президент намекнул на регулярные встречи и отчёты. Сегодня у Питера была утренняя смена, и он уже давно дома.

Мысли мельтешили, люди обходили сенатора Петрелли, так и продолжающего стоять на ступенях и смотреть в невидимую точку.

Ему вдруг остро захотелось домой.

Он глубоко вдохнул, оживая, оглядел площадь перед зданием сената, незаметно потянулся, разминая напряжённые мышцы, и, закинув на руку пиджак, направился ко входу.

Домой.

Дольше идти до крыши, чем потом лететь.

Как же он хотел домой…

* *

Главным домом для них так и осталась квартира Питера.

Хотя два-три раза в неделю они оставались у матери (Нейтан – как можно более заметно и публично, Питер – как получится), но там, в родительском доме, всё-равно было не то.

И дело было не только в вездесущем присутствии матери, и не в том, что здесь они гораздо сильнее помнили себя детьми, и даже не в том, что у них была не одна комната, а две разных.

Мать вела себя так, словно ничего особенного с её сыновьями не происходило, и будто это не она завела несколько недель назад тот смущающий разговор; воспоминания о детстве не вводили в смятение, а комнаты братьев соединялись общей дверью и, разумеется, имели замки на тех, что вели в коридор.

Дело было скорее в том, что здесь были не только они.

Здесь – в самом доме – была память нескольких десятилетий, и это была в общем-то хорошая память, но именно сейчас, в ещё очень зыбкие моменты новой для них степени сближения, им не хотелось ничего, кроме самих себя.

Их оживший круг требовал вакуума вокруг: он укреплял новые границы, и не желал подстраиваться при этом ни на что извне, опираясь лишь на то, что творилось внутри.

Они искали свою точку уюта.

Подтверждали старые приметы и правила, наслаждались нахождением новых.

И в маленькой квартире в самом сердце Манхэттена это происходило непосредственней всего.

* *

Питер возился с кофемашиной, объявившейся на их кухне буквально неделю назад.

Такой домашний, взъерошенный. Такой деловой.

Якобы ничего не замечающий.

Но явно ведь услышал звук отпираемой двери и уж никак не мог пропустить изменившийся эмоциональный фон.

- Привет, – Нейтан снял пиджак, кинув его на кресло и, пройдя до кухни, остановился в дверях.

- Привет, – не оборачиваясь, ответил Питер. Не отвлекаясь от кофе, сосредоточенно «общаясь» с кнопками и программами, столь ослепительно излучая обыденность, что это больше, чем что-либо кричало о том, что всё не так уж и нормально.

Нейтан молча смотрел на перемещения брата, физически ощущая, как растёт в груди тревога, и как ноюще сжимается сердце.

Логика пасовала.

Мысли продолжали мельтешить.

Как же он на нём повязан – мелькнуло среди хаоса осознанное откровение – повязан отчаянно и без оглядки. Так, как нельзя. Ни с кем. Кроме Пита. Этому, за неделю не сумевшему «договориться» с кофемашиной, «специалисту» – он без колебаний был готов отдать всего себя. Со всеми слабостями и потрохами. На полную его волю.

И, повинуясь внезапной вспышке наития, Нейтан отлип от дверного проёма и, медленно подойдя к брату, присел за его спиной на стол.

Судя по затихшей возне, этот манёвр не остался незамеченным. Кофемашина обидчиво фыркнула и умолкла, лопатки Питера застыли, будто почувствовав возрастающий накал направленного на них взгляда.

- Господин сенатор? – не глядя, спросил он из-за плеча, признавая присутствие Нейтана в чреватой близости и с намёком на разговор о прошедшем дне.

- Кажется, мне необходима ваша помощь, господин парамедик, – раздалось позади. Низко, пробирающе, и… заигрывающе?

Будто не веря тому, что услышал – Питер обернулся и едва не обжёгся о блеск безотрывно смотрящих на него глаз. Влекущий и смешливый блеск, доказывающий, что ему не показалось.