Но существовала вечность или не существовала, он не жаждал ее, он не желал ничего, кроме этой ненадежной, бренной жизни, этого дыхания, этого пребывания в собственном теле, он хотел только одного — жить. Он стремительно выпрямился, шатаясь добрался в темноте до стены, прислонился к ней и погрузился в раздумье. Должно же быть какое-то спасение! Возможно, спасение в священнике, можно попытаться убедить его в своей невиновности, и он замолвит за него слово, а то и поможет отсрочить исполнение приговора или убежать. Он снова и снова напряженно обдумывал эту мысль. А если с этим ничего не выйдет, то и тогда не надо сдаваться, игра еще не кончена. Сперва он попытается завоевать расположение священника, он изо всех сил постарается очаровать его, растрогать, убедить, войти к нему в доверие. В его положении священник был единственной надеждой, все другие возможности ничего не стоили. Тем не менее бывают же случайные стечения обстоятельств: у палача начинаются колики, ломается виселица, появляется не предусмотренная ранее возможность бегства. Во всяком случае, Златоуст отказывался умирать; он тщетно пытался смириться с таким уделом, принять его, но это ему не удалось. Он будет защищаться, будет бороться до последнего, он подставит охраннику ножку, он свалит с ног палача, он будет до последнего мгновения, до последней капли крови сражаться за свою жизнь… О если бы удалось уговорить священника развязать ему руки! Этим он выиграл бы бесконечно много.
Тем временем, не обращая внимания на боль, он пытался зубами развязать веревку. Ценой неимоверного напряжения, которое длилось ужасно долго, ему вроде бы удалось немного ее ослабить. Тяжело дыша, стоял он во мраке своего узилища, распухшие предплечья и кисти рук причиняли ему страшную боль. Переведя дух, он ощупью стал продвигаться вдоль стены, шаг за шагом исследуя ее влажную поверхность в поисках выступа. Тут ему пришли на ум ступени, по которым он спустился в это подземелье. Он нашел их, опустился на колени и попытался перетереть веревку о каменный край ступени. Дело продвигалось с трудом, вместо веревки на камень все время попадали его руки, они горели огнем, он чувствовал, как по ним течет кровь. Однако он не сдавался. Когда между дверью и порогом засветилась тоненькая полоска серого рассвета, ему удалось добиться своего. Веревка перетерлась, он смог развязать ее, руки были свободны! Но пальцы не шевелились, кисти опухли и онемели, руки до самых плеч свело судорогой. Ему пришлось разминать их, он заставлял себя двигать ими, чтобы восстановить приток крови. Это было необходимо и потому, что у него возник план, который казался ему вполне подходящим.
Если не удастся уговорить священника помочь ему, тогда придется воспользоваться тем, что они останутся с ним один на один хотя бы на самое короткое время, и убить его. С помощью табуретки это не составит труда. Задушить его он не сможет, слишком мало силы осталось в руках и пальцах. Значит, надо убить, быстренько натянуть на себя его одеяния и в них выйти отсюда! Пока убитого обнаружат, он уже выберется из замка и убежит, убежит! Мария впустит его и спрячет. Надо попытаться. Это возможно.
Никогда еще в своей жизни Златоуст так не торопил рассвет, не ждал его с таким нетерпением и страхом, как в этот час. Дрожа от напряжения и решимости, следил он глазами охотника, как слабая полоска света под дверью медленно, медленно светлела. Он вернулся к столу и стал учиться сидеть на табуретке, спрятав руки между коленями, чтобы не сразу бросалось в глаза отсутствие веревки. С тех пор как руки его были свободны, он уже не думал о смерти. Он был полон решимости спастись, даже если при этом весь мир разлетится вдребезги. Он был полон решимости жить, жить любой ценой. Ноздри его трепетали от жажды свободы и жизни. И кто знает, может быть, там, за дверью темницы, кто-то уже спешит ему на помощь? Агнес — женщина, власть ее невелика, вероятно, и мужества у нее мало; может статься, что она выдала его. Но она любит его и, наверно, попытается что-то сделать. Быть может, за дверью уже крадется камеристка Берта, а ведь, кажется, она упоминала еще и конюха, на которого можно положиться? Но если никто не появится и не подаст ему знак, что ж, тогда он приведет в исполнение свой план. Если задуманное не удастся, он убьет табуреткой стражника, или двух, или трех, или всех, кто придет. В одном преимуществе он не сомневался: его глаза привыкли к темному подвалу, в сумерках он смутно угадывал формы и размеры, в то время как другие первое время не будут видеть ничего.