Степные рубежи России

Несколько официальных докладов дают представление о размахе этого переселения и о его последствиях. В 1734 году Иван Кирилов предложил использовать на строительстве Оренбурга 20 тысяч беглецов из Казанской губернии. Спустя тридцать два года оренбургский губернатор князь Путятин сообщил Сенату, что регион заполнен иноверными чувашами и татарами, бежавшими из своих поволжских деревень, чтобы избежать обращения в христианство. Опасаясь недостаточной лояльности иноверцев Российскому государству и не слишком доверяя новым христианам, которые, как он считал, крестились не по своей воле, губернатор был вынужден рекомендовать переселение в регион крестьян из «великорусских людей», чтобы они составили в нем большинство. Он в особенности настаивал (и Сенат согласился с ним), что земли вдоль только что построенной и стратегически важной Ново-Московской дороги следует конфисковать или выкупить у башкир и распределить между русскими поселенцами[566].

В то время как многие представители коренных народов пытались бежать из российских военно-административных объятий на отдаленные имперские окраины, другие принимали решение покинуть свою общину и искать счастья по ту сторону границы, в России. Подобная иммиграция в Россию, нередко тоже носившая характер бегства, стала одним из краеугольных камней российской колонизаторской политики в пограничных областях – и пользовалась всяческой поддержкой властей, как прямой, так и косвенной.

Соседним с Россией народам было просто некуда деться от ее влияния. Некоторые представители местных элит, привлеченные российскими обещаниями щедрых платежей и вознаграждений, уходили в Россию. Но даже те, кто оставался дома, не могли не ценить преимущество торговли с Россией. Чтобы получать от этой торговли как можно бóльшую выгоду, они обкладывали налогами собственное население, тем самым увеличивая число беглецов, искавших спасения в России. Теперь среди новых эмигрантов оказывались и простые люди, бежавшие в Россию от притеснений со стороны своей знати[567]. Эта миграция коренного населения, как элит, так и простых людей, и ее важнейшие последствия остались практически не замеченными и не изученными историографией.

В XV–XVI веках, когда произошло крушение Золотой Орды и совпавшее с ним возвышение Москвы, множество знатных нехристиан покинули свои улусы и перебрались к московскому двору, ища защиты, службы и привилегий. В третьей главе мы уже привели немало примеров подобных «аристократических диаспор» и рассмотрели стратегию Москвы по отыскиванию их и привлечению на московскую службу[568]. В их числе были степные беглецы, находившие в Москве временное убежище от своих соперников. Узнав об отчаянном положении того или иного беглого знатного татарина («В чужом юрте стоишь, и сам вси истомен, и конь твой потен»), великий князь посылал своего представителя и предлагал приютить как самого знатного татарина, так и его свиту. Нередко такие предложения принимались: беглецы рассчитывали с помощью Москвы вернуть свои потерянные улусы[569].

Другой возможный контингент для перехода на московскую службу составляли недовольные крымские и ногайские аристократы, с которыми вели тайные сношения московские послы, приезжавшие к крымскому хану или ногайскому бию с официальными дипломатическими миссиями. Послы обещали щедрое вознаграждение за службу, а также возможность покинуть московские владения в любой момент. Многие дворяне-иноверцы, искушенные щедрыми наградами или желавшие защиты от своих соперников в Степи, принимали решение поступить на службу к великому князю[570].

Один из первых и самых ярких случаев, когда Москва показала свою способность привлекать подобных беглецов к себе на службу, произошел в середине XV века, когда в Москву приехали Якуб и Касим, два царевича из правящей казанской династии. В 1452 году Касим за свою верность получил город Городец (также известный как Мещера), находившийся вплотную к Казанскому ханству[571]. Благодаря этому решительному шагу Москва обрела политический рычаг влияния на Казань: теперь в ее пределах находился легитимный претендент на казанский престол. Другие недовольные царевичи смогли оценить уверенность Москвы в себе и ее способность играть на соперничестве Чингизидов. Касим и его потомки оправдали ожидания Москвы, и город, переименованный в Касимов, оставался во владении ханов Касимовских на протяжении более чем двух столетий.