Из всех спорных вопросов самым проблематичным, вероятно, был вопрос о бегстве представителей коренных народов в Россию и их возвращении на родину. Единственным возможным решением было возвращение беглецов, но по целому ряду причин, изложенных выше, российские власти неохотно шли на это. Другой подход, чаще применявшийся на деле, предполагал выплату компенсации за каждого беглеца. Действительно, многие представители местной элиты предпочитали получать компенсацию, что соответствовало их обычному праву. Подобная компенсация, деньгами или товарами, становилась все более привлекательной и усиливала зависимость местных жителей от российского рынка.
Одним из первых просьбу о компенсации выдвинул Москве ногайский мирза Урак. В 1536 году он попросил вернуть некоего раба муллы Дервиш-Али: «…великого нашего человека Дервиш-Алея кони поимав холоп его бежал к твоему счястливому порогу, а бесерменин тот был холоп, да после и в веру-де вашу-де испал, и ты его у себя оставил… И мы ныне того человека у тобя просим, чтобы еси отдал, или куны его отдал, чтобы у нашего человека за безлеп не пропало»[600]. Время от времени правительству удавалось успокоить местную знать, приказывая пограничным воеводам выплачивать компенсации за беглецов, но, поскольку число беглецов росло, а компенсации выплачивались нерегулярно, проблема никуда не девалась и продолжала оставаться источником бесчисленных конфликтов с местными правителями.
Убийства тоже требовали компенсации, в соответствии с законом о выкупе за кровь, имевшимся в обычном праве большинства местных обществ, за исключением нескольких областей Кавказа, где чаще встречалась кровная месть. В 1564 году ногайский бий запросил штраф в 100 рублей за убийство его посла в Казани, поскольку «а ныне мертвого не оживити»[601]. Что ему ответили на его запрос – неизвестно. Подобных случаев было множество, и даже арест и наказание преступников в соответствии с российскими законами не удовлетворяли местных правителей, продолжавших требовать компенсаций. В 1740‐е годы, к примеру, когда трех калмыков забили насмерть русские крестьяне, поссорившиеся с ними из‐за земли, русским убийцам вырвали ноздри и приговорили к пожизненным работам в селитренных копях. Но по калмыцкому закону любое преступление наказывалось штрафом, и калмыцкий правитель Дондук-Даши ожидал получить по 50 рублей за каждого убитого калмыка. Узнав, что приговор убийцам страшнее казни, он все равно продолжал настаивать на денежной компенсации[602].
Смертная казнь наглядно демонстрировала разницу между российским сводом законов и местным обычным правом. Коренные народы упорно сопротивлялись российским попыткам ввести смертную казнь, поскольку у них такой практики не существовало и самым тяжелым наказанием за убийство был штраф, который выплачивался различными ценными предметами. Когда штраф не поступал, пострадавшая сторона имела право использовать
В степных сообществах барымта была одним из самых распространенных способов воздаяния за самые различные преступления. Но российские пограничные власти, имевшие указание поддерживать мир между различными кочевыми народами, часто не могли и не хотели отличать барымту от других набегов. Чем сильнее местные народы зависели от России, тем в большей степени правительство брало на себя ответственность за разрешение судебных споров не только между русскими и нерусскими, но и между своими беспокойными кочевыми подданными. Для русских чиновников суть набега состояла в воровстве лошадей и другого скота, и, следовательно, это было преступление, которое следовало предотвратить, а ответственного за это преступление надлежало схватить и подвергнуть наказанию.
Типичное столкновение русских и казахских представлений о правосудии произошло в 1746 году. Когда казахи совершили набег на калмыков в отместку за прежние набеги с их стороны, казахскому хану Абулхаиру было приказано найти виновных, вырвать каждому из них ноздри и уши и отрезать правую кисть руки. Петербург настаивал, что преступников следует наказать за грабеж в соответствии с законом 1649 года. Лишь после яростных возражений со стороны казахов правительство смягчилось и согласилось на наказание кнутом[603].
Несоответствие старых обычаев и новых законов, ставшее очевидным после первых же столкновений местных жителей с российскими властями, никуда не исчезло. Но русские не уходили, их крепости и селения приближались, и новые конфликты с русскими по поводу пастбищ и рыболовных угодий были неизбежны, как и возрастание зависимости от российской администрации.