Степные рубежи России

Забота правительства об обращении иноверцев в православие продолжала лежать в основе пограничной политики на протяжении всего этого периода. В 1755 году, признавая бесспорную реальность массового исхода представителей соседних народов в Россию, их покупки русскими господами и их обращения в христианство, власти пошли на уступки тем, кто желал купить и окрестить людей из коренных народов в пограничных землях – астраханских, оренбургских и сибирских. Поразительным образом нарушив исключительную привилегию русского дворянства на покупку крепостных, правительство дозволило священникам, купцам, казакам и другим покупать, крестить и обучать нехристиан, которым предстояло оставаться крепостными до смерти их хозяина. Сенат дал санкцию на покупку калмыков, кумыков, чеченцев, казахов, каракалпаков, туркмен, томутов, татар, башкир, барабинских татар и других мусульман и идолопоклонников. Нехристиан следовало покупать без насилия, чтобы «приводить в веру православную», а соответственные сделки заключать лишь с согласия правителей коренных народов или родителей тех, кого продавали, и с достаточными гарантиями, что те, кого продают, не были похищены[592]. Конечно, принимая во внимание отчаянное положение многих коренных народов, а также мздоимство, распространенное как среди российских чиновников, так и среди местных правителей, эти условия вряд ли могли помешать незаконным сделкам. Прямое участие государства и поощрение масштабной христианизации иноверцев и превращения их в крепостных было бесспорным.

Положение на Северном Кавказе во второй половине XVIII века особенно отчетливо иллюстрирует природу российской пограничной политики и ее последствия, как запланированные, так и непредусмотренные. Как и в других регионах, власти игнорировали многочисленные жалобы кабардинских и других местных правителей, требовавших вернуть их беглецов. Но в середине XVIII века, после строительства Моздока, новой крепости, находившейся поблизости от нескольких кабардинских деревень, проблема беглецов стала куда более масштабной. Отчаявшиеся кабардинские аристократы уверяли, что уже не могут контролировать своих людей, которые угрожают, что убегут в Моздок, Кизляр или Астрахань и там примут православие. Другие жаловались, что слишком многие уже ушли от них и людей для работы осталось недостаточно. Эти жалобы не были преувеличенными, как можно понять по отчетам кабардинцев, работавших на Россию, а также русских офицеров, находившихся в регионе[593].

Доклад, составленный капитаном М. Гастотти для Коллегии иностранных дел в 1770 году, исключительно подробный и подготовленный с огромным знанием дела, сообщал, что кабардинцы действительно немало пострадали из‐за потери своих людей. Доклад объяснял, что кабардинцы обычно покупают пленников по 100 рублей, поэтому потеря тысячи таких пленников означает огромный убыток. Гастотти предложил возвращать беглецов-мусульман их хозяевам и высказал предположение, что кабардинских вельмож удастся умиротворить, если власти предложат им компенсацию в 60–70 рублей за каждого мусульманина, который пожелает принять крещение, и в 50–60 рублей за каждого беглеца-христианина[594].

Другой, более весомый аргумент в пользу возвращения кавказских беглецов их хозяевам выдвинул в секретном докладе комендант Кизляра Н. А. Потапов. В 1768 году, накануне войны с Османской империей, он сообщил, что Кизлярская и Моздокская крепости, а также казачьи города вдоль границы слабо укреплены и недостаточно укомплектованы войсками. Если различным местным народам придут на помощь крымские татары, их набеги могут нанести существенный урон. Он советовал не принимать беглых крестьян мусульманского вероисповедания и тем самым добиться лояльности кабардинских вельмож, а также их помощи в защите российских границ[595].

Положение местной знати временно улучшилось после 1771 года, когда Екатерина II лично написала кабардинскому народу, пытаясь, как всегда, найти компромисс между своими взглядами, основанными на книгах западных философов, и кардинально от них отличавшимися реалиями Российской империи. Благородно заявив, что во всем мире не найти такого закона, который велел бы отвергать ищущих христианской веры, она вместе с тем согласилась возвращать кабардинских крестьян хозяевам, заявив, что «рабы же кабардинския, как принадлежат господам своим без всякаго изъятия, состовляя их доход своею работою и податью, по состоянию же своему и способов не имеют к познанию християнскаго закона»[596].