Степные рубежи России

Но даже самое прочное мирное соглашение на степной окраине означало лишь отсутствие крупномасштабных вторжений. Местные элиты лишь отчасти контролировали свои политически раздробленные общества и часто были не в состоянии предотвратить небольшие набеги. К тому же набеги были неотъемлемой частью общественной, экономической и политической жизни кочевого общества. Россия, вынужденная реагировать на угрозы, исходящие от обществ, организованных для набегов, тоже превратилась в общество, заточенное под непрерывную войну. Хотя в XVIII веке растущая военная, экономическая и политическая мощь России позволила существенно снизить риск набегов, необходимость превращать пастбища в сельскохозяйственные колонии и промышленные предприятия привела к продолжению курса на конфронтацию с соседями. Вне зависимости от того, какая задача стояла во главе угла – прекратить набеги кочевников или заселить и распахать новые земли, – опыт, накопленный российским правительством, диктовал один и тот же вывод: кочевой образ жизни должен исчезнуть.

Путь России к достижению безопасности вдоль южных рубежей был долгим и трудным. Монгольское вторжение в XIII веке и последовавшее за ним долгое господство Золотой Орды оказали опустошительное воздействие на русские земли. На протяжении двух столетий русские князья терпели неудачи в попытках сбросить давящее бремя монгольской дани и достичь политической независимости. Лишь к концу XV века Москва наконец сумела освободиться от подчиненного состояния. На фоне агонии распадающейся Золотой Орды Москва объединила русские земли под властью великого князя[624].

Несмотря на крушение Золотой Орды, на первых порах Москва была суверенной только на словах. Она была не способна высвободиться из сложной паутины обременительных экономических связей с многочисленными наследниками Золотой Орды и продолжала выплачивать ужасающее количество различных даней, платежей и налогов Крымскому ханству, Казанскому ханству и ногайцам. На этом этапе Москва не могла, да и не считала целесообразным отказываться от золотоордынского политического наследия.

На протяжении XVI века допущение, что Москва является одной из наследниц Золотой Орды, позволяло как оправдывать ее экспансию в южном и восточном направлениях, так и узаконивать ее завоевания. Легитимность Москвы удивительным образом исходила сразу из двух источников – христианской византийской традиции и светской политической традиции Золотой Орды. Ордынская традиция была отвергнута лишь после восхождения на престол династии Романовых: из Смутного времени Российское государство вышло с обновленной и окрепшей христианской идентичностью.

С XVI века Москва в степном пограничье стремилась сократить урон от набегов кочевников, перенаправить их на врагов России и использовать кочевых всадников как нерегулярную часть российской армии. Со временем многочисленные кочевые армии оказались бессильны перед российскими мушкетами и артиллерией, речными кораблями с пушками и опустошительными казачьими набегами. К XVIII веку российская армия научилась вести куда более эффективные военные кампании в степных условиях. Строительство укрепленных линий продвинуло базы снабжения дальше на юг, а использование легких полевых пушек имело разрушительные последствия для кочевых армий.

Продвижение укрепленных линий вглубь Степи немедленно привело к серьезным последствиям для степных обществ. Получив возможность сдерживать нашествия кочевников, Россия лишила их традиционного источника доходов – добычи. Потеряв легкий доступ к товарам и рабам, кочевники оказались в еще большей зависимости от доступа к российским рынкам, где они могли покупать, выменивать или выпрашивать ценные товары. Более того, правительство распространило свой контроль и на традиционные кочевые пастбища, поставив жизненно важные сезонные откочевки в зависимость от доброй воли российских властей.

Степняки были не в состоянии состязаться с растущей мощью российского правительства и постепенно теряли возможность на что-либо повлиять. У них не было иных инструментов, кроме набегов, письменных протестов и миграции на другое место жительства. Им было не под силу совладать с тяжелой машиной российской колонизации – с огневой мощью русской армии; с бюрократией, вооруженной писцами, переводчиками и таможенными чиновниками; с жаждущими земли колонистами; с церковниками, твердо намеренными спасти души коренных жителей; и, наконец, с разъедающим соблазном возможностей, которые Россия предоставляла все большему числу беглецов из Степи.