Время от времени, особенно в лунные ночи, нас как накрывало что-то, и сначала Курбат, за ним Звенислав, а следом и я, стали уходить в степь. Как это назвать, я не знал, может быть, память крови, зов предков, не в названии дело, а в сути. Мы садились на высокий курган над рекой, и просто вслушивались в себя. Это было что-то необъяснимое, когда ты слышишь все живое вокруг, понимаешь, весь мир и его устройство, получаешь ответы на все свои вопросы, и среди них на главный, кто ты есть в этой жизни. Кое-что освоили за эти недели, и теперь, пришла пора применить часть наших знаний в деле.
Отряд зашел к яму с подветренной стороны, а мы втроем, наоборот, с наветренной, чтоб собачки нас чуяли. Не доходя совсем немного, мы приостановились, и каждый постарался отсечь себя от мира. Я сосредоточился на себе, и как будто открыл замок с чего-то, что всегда присутствовало во мне. Выпустил на волю ту часть звериной сути, которая есть в каждом бури. Выгнувшись чуть вперед, я закрыл на миг свои глаза, а когда открыл их вновь, то ночи для меня уже не существовало, а запахи, насколько они были тонкими и одуряющими, этого не передать словами. Зверь, я был им, пусть на какой-то отрезок времени, час, два, три, не знаю, но был. Это работало, и вроде бы я остался человеком, но движения, реакции и мысли, поменялись весьма сильно.
— Собаки, — не сказал, а скорее прорычал Курбат, втягивая ноздрями воздух.
— Пошли, — ответил ему я, и голос мой преобразился в рык.
Нож в руку, и ступая тихо, не ногами обутыми в мягкие кожаные сапожки, а лапами хищника, вдоль забора, мы двинулись к свету, туда, где ходили ночные сторожа бордзу. А вот и они, всего три метра, они не видят нас, но собаки почуяли. Одна, было, тявкнула, пытаясь предупредить хозяев и постояльцев, но, поняв, кто пришел в эту ночь в гости, обиженно заскулила и спряталась в конуру. Так и надо, так и должно быть.
Делаю длинный прыжок вперед, рядом Курбат и, одновременно, мы бьем своими клинками бордзу в шею, перебивая гортань, и не давая подать сигнал тревоги. Звенислав в это время заскакивает в ворота, мы чуем, что на крыльце, в полной темноте, еще один охранник, который наблюдает за этими двумя, и он, уже его забота. Два тела падают на землю, а мы с Курбатом их осторожно придерживаем, дабы шума лишнего не было. Оглядываюсь, Звенислав своего сделал тоже четко, тот так же, не успел ничего предпринять. Курбат снимает факел с держателя и машет им в ту сторону, где затаился наш отряд, после чего крепит его обратно, и мы входим во двор почтовой станции. Собаки только тихонько поскуливают, и мне вспомнились слова, пришедшие откуда-то из глубины души: "Мы волки, и нас, по сравнению с вами, собаками, мало. Ненавидьте нас, но бойтесь и подчиняйтесь". Да, так и есть, все правильно. Боги, как же хорошо! Нет сомнений, все четко и ясно, живи ради племени своего и убивай за него, если ты воин. Ты волк и у тебя есть цель!
Повозки, девятнадцать штук, задернутые пологами, стоят во дворе, в них сундуки с золотом, а под ними возницы, я вижу их четко и ясно, спят прямо на утрамбованной земле. Чуть в стороне, на чистой и не загаженной траве, расположились и сами охранники бордзу, раскидавшие вдоль невысокого забора войлоки и мирно сопящие во сне. Но здесь не все и, видимо, сам начальник каравана и приближенные к нему, спят в помещениях.
— Спите, — шепчу я, поводя раскинутыми руками над ними, — спите. Еще немного и ваш сон станет вечным. Пришла ваша пора.
К воротам подходят разбойники и наемники. Они стараются передвигаться бесшумно, но мне их шаги слышны, как топот стада быков, их сопение, их пот, все это я чувствую очень хорошо. Выхожу им навстречу, впереди Кривой Руг, который узнает меня и наклоняется к уху.
— Что? — шепчет он.
— Вдоль забора охрана, три десятка бойцов, спят крепко, — отвечаю ему, — повозки во дворе, под ними возницы, пусть живут. Сам хозяин почтовой станции с семьей, внутри, в дальней угловой левой комнате, их тоже не трогайте. В большом зале, прямо от входа, еще полтора десятка охранников и главный, он наш.
— Собаки?
— Будут молчать, только близко к ним не подходите.
Кривой Руг вышел в круг света от факела, дал отмашку всем своим бойцам, и они, врываются внутрь. Начинается бойня, которая нас не касается, и мы втроем стоим в стороне, только наблюдая. Наш черед придет, когда главного над караваном брать будем. При нужде, могли бы и сами зачистить всех охранников во дворе, силы теперь есть, но нам работа еще найдется, а тех же разбойников, так и проверить надо. Вот, один боец бордзу все же перебарывает свой сон, чует беду, а может быть слышит предсмертный хрип своего товарища, пытается подняться, но не тут-то было, на него наваливается здоровеный наемник, прижимает к земле и режет как барана. Пять минут прошло, а то и меньше, во дворе остались только наши отрядники и обозники, некоторые из которых уже проснулись, но не шумят, видно опытные дядьки, жить хотят.
— В помещениях сами все сделаете? — спрашивает Кривой Руг, подходя к нам и обтирая свой меч.