Стертый мальчик

Я стоял рядом в черной футболке с логотипом игры «Легенда о Зельде», потертых джинсах и шлепанцах. Я нашел эту футболку накануне вечером на дне старого комода, после того как два часа добирался домой из колледжа. И хотя я уже больше года не играл в видеоигры, «Зельда» показалась мне подходящим выбором. Линк, молчаливый протагонист этой игры, ходил по темницам и решал головоломки. Сейчас я нуждался в нем больше, чем когда-либо.

Я пошел за отцом по черному асфальту. Мы вступили в полутень, отбрасываемую зданием тюрьмы; отец повернул на руке серебряные часы, и стеклышко, сверкнув, отбросило на его щеку белый полумесяц.

– Дикарь скоро приедет, – сказал отец, и полумесяц соскользнул в ямочку на его подбородке.

Дикарь – прозвище, которое отец придумал для Джеффа: тот мыл машины в салоне и входил в отцовский молитвенный круг. С тех пор как папа стал управляющим, мы с Джеффом работали вместе каждое лето – это он научил меня приводить в порядок машины. Благодаря ему я начал подмечать незначительные изъяны в подержанных авто: пыль под крышкой спидометра, крошки между передними сиденьями и приборной панелью, липкую внутреннюю обшивку в карманах задних сидений. Он учил меня, что мелочи – самое важное. Людям приятно, когда мы проявляем внимание и не пропускаем ни пылинки.

Когда отец познакомился с Дикарем, у того были длинные, зачесанные назад сальные волосы, как шерсть у грызуна, а его речь сливалась в один долгий звук. Но даже после того, как отец привел Дикаря к Господу, регулярно молясь вместе с ним на коленях у себя в кабинете, прозвище все же осталось как шутка, хотя теперь дикарем его назвать было сложно.

Мы с ним сработались. Когда мы дежурили вместе, он отвечал за автохимию, а я – за мойку. Если нам попадалось невыводимое пятно, мы по очереди терли его тряпкой, помогая друг другу довести дело до совершенства. В отличие от меня, Дикарь с помощью приобретенных навыков сумел укротить свое прошлое и сам словно очистился от пятен. Он нашел выход из темноты – постригся, прикрыл татуированные руки длинными рукавами, научился выговаривать слова – и теперь вел заключенных по пути, который проделал сам.

Дикарь появился спустя несколько минут; его короткие волосы были аккуратно прилизаны набок гелем.

– Простите за опоздание, – сказал он, пытаясь отдышаться; лицо его было в поту. – Пришлось возвращаться за Библией.

Он помахал перед лицом большой черной Библией короля Иакова, без которой никогда не выходил из дома. «Новообращенный христианин всегда жаждет слова Божьего», – объяснял отец. Насколько я мог судить, Дикарь про мою ситуацию ничего не знал. Отец ответил на мои мысли говорящим взглядом: «Да, я привез тебя сюда из-за того, что ты согрешил, но необязательно рассказывать о нашем позоре всем подряд».

– Бог этим утром зря времени не терял, – проговорил Дикарь, задрав голову и поглядев на небо; его кадык ходил ходуном. – Прекрасный выдался денек.

Я проследил за его взглядом. Плот из перистых облаков разлетелся на части над горными вершинами, лениво кувыркаясь в тропосфере. Это был один из тех дней, когда темнота космоса как будто давила на атмосферу и насыщала небо яркими красками, заметными лишь чуткому взгляду.

– Это Господь отдыхает, – сказал отец. – «На седьмой же день Бог отдыхал».

– Но мы отдыхать не будем, – ответил Дикарь, указывая на вход в тюрьму. – Господь сотворил мир, теперь мы должны постараться не разрушить его грехом.

Мы подошли к металлической двери; отец нажал на маленькую красную кнопку на металлической коробке и представился. Потом обернулся к нам и прочистил горло.

– Готовы спасти немного душ? – спросил он.

– Жду с самого утра, – ответил Дикарь.

Где-то над головой зажужжала камера, поворачиваясь в нашу сторону. Мы посмотрели вверх, прямо в оживший объектив. С такого ракурса наши лица образовывали треугольник, вершиной которого был я.

Дверь отворилась с гудением, похожим на звук из какого-то телешоу. Отец толкнул ее. Я прошел в предбанник вслед за ним и Дикарем, где ощутил резкий холод кондиционера и остановился подождать, пока откроется следующая дверь. Мы стояли в металлической коробке, похожей на лифт с маленьким окошком, выходившим в пустую приемную.

– Напомните-ка еще раз, – начал отец, и ему неожиданно вторило эхо. – За какой стих заключенным не полагается конфет?

Я распрямил плечи, прекрасно зная ответ.

– От Иоанна 11: 35.