Стертый мальчик

Прошла неделя. Пока я был в колледже, родители встретились с братом Стивенсом и обсудили возможное для меня лечение. К моему удивлению, он не так много слышал о «Любви в действии», но считал, что это лучшая организация, которая специализируется на подобных проблемах. О ЛД ему сообщили в зонтичной организации «Исход», а поддержка фундаменталистской христианской группы «Главное – семья» окончательно решила вопрос. «Любовь в действии» была старейшей и крупнейшей в стране организацией, занимающейся «лечением» геев. Если они не сделают из меня натурала, то не сможет никто.

Чтобы подготовиться к конверсионной терапии, по настоянию ЛД я должен был посетить вводные занятия у специально подобранного психолога. Накануне каникул в честь Дня благодарения мама отвезла меня в Мемфис на первую консультацию. Офис психолога примыкал к зданию «Любви в действии», но нам не разрешали туда заходить, пока я не подам заявление, одобрение которого займет несколько месяцев. В кабинете психолога я занимался тем, что – как я выясню позже – называется нравственным перечнем: неопределенно и десексуализированно рассказывал об интересе к людям моего пола и, опустив ситуацию с Дэвидом, признавался во всех сексуальных фантазиях, какие только мог вспомнить. Когда психолог спросил, встречался ли я с кем-нибудь, я рассказал ему о Хлое, о том, что до сих пор чувствую вину, ведь, сам того не желая, обманывал ее.

– Она могла помочь тебе в этой борьбе, – сказал психолог. – Если бы ты ей признался и вы оба исповедались бы перед Господом, у вас могло быть будущее.

Я не знал, что на это ответить. Я хотел рассказать ему о гнете, который ощущал, оттого что мы с Хлоей собирались заняться сексом, как раз чтобы излечить меня, но боялся, что он снова скажет, что я поступил неправильно. Я промолчал, и психолог, воспользовавшись паузой, произнес проповедь о необходимости истинного покаяния. После моего часового сеанса маме захотелось поговорить с врачом наедине. Из кабинета она вышла с красными заплаканными глазами. Я понял: он сказал ей то, что окончательно лишило ее надежды.

Когда мы сели в машину, она произнесла: «Спешить не будем, попробуем все варианты».

Всю дорогу до дома мы молчали.

Под конец каникул, в воскресенье, отец пребывал в непривычном настроении. Было позднее утро, но он, все еще одетый в камуфляжные боксеры и белую футболку с треугольным вырезом на груди, сидел в кожаном кресле, закинув бледную ногу на стеклянный кофейный столик. Его взгляд был прикован к телевизионному экрану, где на фоне пустынного пейзажа Клинт Иствуд, сузив глаза, готовился пуститься навстречу неведомому. Клинт был метким стрелком и никогда не промахивался – это читалось в его взгляде.

Я проскользнул мимо отца, чтобы взять со стола ключи от машины. Несмотря на то что я больше не помогал с проектором, я все равно уезжал пораньше, чтобы проветрить голову перед службой.

– Он ничего не боится, – произнес вдруг отец.

– Что?

– Клинт, – повторил он. – Выходит прямо на линию огня.

Две недели назад отец проповедовал в тюрьме о важности мужества. Он говорил, что настоящий мужчина не боится показать свои чувства. Настоящий мужчина следует за Иисусом. Сидя рядом и передавая через решетку «Эм-энд-Эмс», я подумал: «Иисус прослезился». Отец запретил заключенным запоминать этот стих, хотя он бы хорошо вписался в его проповедь. На первый взгляд стих был простой и лаконичный, но объяснить его оказалось не проще, чем любой другой.

– Мы узнаем по поводу доктора на неделе, – сказал отец, – не беспокойся.

Я направился в кухню и увидел, что мама подметает пол у двери.

– Привет, солнышко, – сказала она. – Поезжай уже, не жди нас.

Я не мог уйти, не спросив ее о докторе.

– Что мы разузнаем к концу этой недели?

Мама подняла голову.

– На рождественских каникулах доктор Джулия возьмет у тебя несколько анализов, – объяснила она. – Проверит уровень тестостерона в крови. Потом посмотрим.

Доктор Джулия была нашим семейным врачом, я ходил к ней последние пять лет. Она всегда умела успокоить, просматривая медицинскую карту и небрежно объясняя длинный перечень причин и следствий. Я с облегчением вздохнул: хорошо, что за этим «по поводу» скрывается именно она.

В то утро я вышел из дома в некотором ступоре. Я едва заметил, как родители пришли в церковь, едва слышал, что говорил брат Стивенс.

И когда в тот же день я возвращался в колледж, объевшись на церковной трапезе жарким и пюре с подливкой, когда плато Озарк сменилось равниной по обеим сторонам дороги, я чуть не сбил рыжего зверя, пробиравшегося к веренице сосен и скользнувшего перед машиной темным пятном. Я не успел среагировать, но удара не последовало. Выскочи лань секундой раньше – она отправила бы меня прямиком в гранитную стену, окаймлявшую дорогу. И все же послеобраз остался: лань, нерешительно поднимающая копытце над безжалостным асфальтом, – случайный гость из дикой природы, – испуганная тем, куда привел ее неизведанный путь.

II