Стертый мальчик

В вестибюле царила тишина, но нам с мамой она нравилась: шепот веселых голосов в тусклом свете люстр, плеск фонтана, отдающий эхом стук дорогущих каблуков по полированному мраморному полу. Дополняя эхо стуком наших скромных ботинок, мы направились к освещенному свечами итальянскому ресторанчику в глубине вестибюля.

– Выглядит симпатично, – сказала мама.

Она устремилась вперед, а я старался не отставать.

Ресторан был практически пуст, за исключением нескольких пар средних лет, которые сидели в кабинках вдоль стены. Мы выбрали ту кабинку, откуда могли рассмотреть зал и посетителей. Официант, улыбаясь, протянул нам два меню и, прежде чем я успел его рассмотреть, исчез за дверью кухни.

Мама бросила взгляд на парочку напротив нас и спросила:

– Как думаешь, кто они друг другу?

Их руки сплелись между ножками бокалов; запонки на рукаве мужчины переливались в свете свечей; тарелки лежали едва тронутые: похоже, еда их мало интересовала. Каждые несколько секунд женщина запрокидывала голову и улыбалась.

– Думаешь, у них роман?

– Не знаю.

Я посмотрел на маму. Она держалась очень прямо и с достоинством – зеркальное отражение фотографии из газетной вырезки, которая висела у нас на холодильнике. На снимке она стояла в отеле «Пибоди» в своем бальном, расшитом пайетками платье на премьере фильма «Фирма» Сидни Поллака. Билеты были подарком отца на двадцать пятую годовщину свадьбы. На подписи под фото маму ошибочно назвали статисткой, чему она всегда радовалась. Это слово казалось мне загадочным: статист всегда стоит чуть в стороне, но есть в нем нечто особенное. Я часто задавался вопросом: может ли быть, что люди, об отношениях которых мы гадаем, точно так же гадают и о наших отношениях? Может, мы статисты в их фильме? Приятно было представлять, что наши проблемы – лишь эпизод в чьей-то постановке.

– Она лет на двадцать моложе его, – сказала мама.

– Скорее на двадцать пять, – возразил я.

– Или тридцать.

Мы открыли меню, и мама, поставив свое вертикально на край стола, пригнулась, чтобы мы, укрытые от любопытных глаз, могли беспрепятственно сплетничать.

– У меня гениальная идея.

– Какая?

– Мы заработаем кучу денег.

– Каким же образом?

Было здорово вновь добавить яркости и драматизма нашему разговору, расцветить сцену меткими словами, почувствовать себя персонажем фильма. После откровенной литургии нашей терапевтической группы о нескольких попытках суицида, ВИЧ-инфекции и неизбежности наказаний, предписываемых Библией, я был рад отвлечься на что-нибудь веселое.

– Ну? – спросил я.

Мама не спешила поделиться своей затеей. Мой взгляд скользил вдоль барной стойки, за которой сидели мужчины в костюмах – их кожаные портфели лежали на полу возле начищенных ботинок. Я подумал о «Фирме». Тюки с хлопком, на которые падал Том Круз во время сцены побега, предоставила наша фабрика, и хотя в титрах наши имена указаны не были, мы все равно чувствовали себя важными и сопричастными, видя на экране, как Круз сваливается на мягкое белое ложе нашего производства. Я почувствовал, как привычная гордость за свою семью теплой волной поднимается в груди.

– Моя… гениальная… идея… – продолжала мама, делая драматичную паузу после каждого слова. – …«Жены священников отрываются».

– Типа «Девчонки отрываются»[18]?

Я представил дюжину женщин средних лет, стягивающих блузки: химзавивка торчит из горловины свитера, бледные груди колыхаются перед камерой.

– По-моему, дивная идея, – сказала мама. – Твой папа будет в восторге.

– Безумие какое-то.

– Не понимаю, почему я не могу заработать на том, что даровал мне Господь.

И это говорит моя мама?! Женщина, которая должна поддерживать отца во всех его начинаниях! О чем она только думает?

– Но это богохульство!

– Правда? Иногда я не вижу разницы между богохульством и весельем.

– О Боже.

– Думаю, и тебе не помешает немного побогохульничать.

К нам подошел официант, и мы заказали первое, что пришло в голову, даже не удосужившись послушать про фирменное блюдо. В какой-то момент мамин взгляд утратил кокетливость: она внимательно следила за тем, как я отреагирую на симпатичного официанта. Я старался не смотреть на него, хотя чувствовал теплоту его улыбки. Я знал, что она заметит мой взгляд.

Когда официант ушел, мы придвинулись ближе друг к другу.

– Мы с твоим отцом женаты уже давно, так что вряд ли он ждет, что я стану такой же, как все эти старухи, жены священников, которые носят уродливые джинсовые юбки, улыбаются всем подряд и стреляют глазками в других женщин.

В свете свечей мама превратилась в красавицу. Ее светлые волосы приобрели золотистый оттенок, а красные прожилки в голубых глазах растворились в теплом освещении.