Стежки, дороги, простор

Много усилий требуется сегодня, крутой поворот к Ленину, как первоисточнику, новые формы борьбы и труда, беспощадная искренность в признании своих ошибок, чтобы дать народу так необходимый ему заряд революционной энергии, моральной чистоты, веры в светлое гордое звание человека, который живет, в конце концов, для того, чтобы быть счастливым сегодня — и не счастьем мещанина, не сытым счастьем одиночек и групп, а светлым, чистым счастьем Человека.

Немного я знаю, немного могу, но делать свое я должен, буду и хочу, ибо только в этом, весь тот единственный смысл жизни, то ни с чем не сравнимое счастье, которым жили лучшие люди Земли, что и меня беспокоит, радует, ведет уже целых двадцать пять лет, начиная от юношеской тоски и поисков, от первых тревог и первых радостей.

1956

КАРАВАЙ

Жатва. Будний день. В тихой солнечной деревне над озером остановился старенький «Москвич». Дачные мужи, втроем приехавшие из города, еще как будто не натешились своей компанией — закуривают, стоя у машины.

Вдруг из-за пригорка послышался необычный бабий тарарам. Уже хотели броситься туда, как на пожар — да тут из окна хаты, напротив которой они стояли, послышался приглушенный голос:

— Удирайте, товарищи! Хоронитесь, будет беда!..

Пока они недоумевали, из-за пригорка показалась ватага баб и девок. Крики, стук скалкой по ведру, обрывки песен, хохот, визг!..

Старик, что предупреждал дачников, исчез в окне. Увидев машину, женщины заулюлюкали и ринулись к ней.

Дачные мужи успели вскочить в свой «Москвич» и закрыться...

И началось! Бабы облепили машину со всех сторон, стали выманивать пассажиров наружу.

__ Температуру проверю! — кричала одна, держа, как стетоскоп, рюмку на высокой ножке.

— Добром просим — выходите! — орала другая, с намалеванными углем усами.

— Бабоньки, а ну, давай перекинем! — пришла наконец счастливая мысль.

И бабы начали переворачивать «Москвич».

Известно, могло и такое случиться. Однако же они уцепились со всех сторон, галдели на весь свет, а машина только приподымалась, как жук, что ленится взлететь...

И бабы выдохлись. Еще постукали кулаками по стеклам, по кузову — чтоб ты лопнул! — «докторша» опять погрозила в окно:

— Ну, гады, ваше счастье!

И вот ватага, снова с воинственными криками, с песнями, подалась по улице дальше.

Тогда, погодя, снова открылось окно хаты, и дед, что предупреждал дачников, растолковал:

— Сегодня, товарищи, четверг. Так это бабы каравай собрались печь. Стася в воскресенье замуж выходит. Выпили чуток, холера, бушуют. Сегодня они что вздумается могут мужчинам сделать. И портки с вас, извините, стянули бы, и крапивы туда напихали бы, и песку насыпали б!.. Обычай! Банда! Наши мужики все — кто куда.

1957

ЗАГАДКА

Перед самой войной парень с Дона нес дозор на Буге. Потом, под натиском врага, он отступал, испытал бездонную горечь разгрома и плена. Бежал из-за колючей проволоки и нашел пристанище в самой обычной белорусской деревне.

Небогатые, тихие люди, над которыми и он недавно подтрунивал: «Бульба дробненькая, зато много!..» — они накормили его и приютили. Вместе с ними он взял вскорости винтовку, стал партизаном. Вместе с ними делал он то, что — со стороны виднее — и Родина и весь прогрессивный мир начали после называть героизмом. Здесь на горячую кровь его раны легла холодноватая чистота холстины, «кужельненькой», как говорила белорусская мать, неутомимая труженица, плакавшая над ним. Плакала вместо его — бог весть, живой ли? — мамани в далекой, также где-то оскверненной фашистами станице... Здесь он узнал любовь — наша девчина полюбила его пошла с ним из родной хаты в студеную пущу...

И вот — победа! И он не вернулся к себе на Дон. Парень словно только теперь заметил, как он прирос к этой славной лесной сторонке, как подружился с людьми, которые помогли ему выполнить священный долг перед Родиной. Вот уже тринадцать лет подряд ездит он в гости на восток, к родным, и возвращается оттуда в Беларусь с тем самым удивительным чувством — из дома едет домой, с родины тянет его на родину...

Две их стало, что ли?..

1957

ОПЯТЬ ДОМА

Кажется, впервые чувствую себя так радостно и легко здесь... Хочу сказать — дома, потому что — в родных местах, о которых мне хочется писать, о которых я думаю, лишь возьмусь за перо. Нет здесь уже того нытья, как прежде, как будто уже целиком закончился процесс социализации деревни, люди привыкли к новому,— говоря словами Толстого, все перевернулось и легло на свое место. Высказываются земляки открыто, колюче, но не враждебно. Как будто закончился уже, завершен первый этап борьбы за хлеб. Теперь нет здесь его, говорят, только у лодырей. Начинается новый, уже не первый этап борьбы за культуру. Планируются, строятся клубы, школы, дороги...

Только, пожалуйста, без лакировки!.. За культуру у нас надо наконец начинать сражаться по-настоящему, надо даже бить в колокола!..

Наиболее, кажется порой, актуальная проблема у многих — где достать дрожжей? Самогонка, «Московская», даже коньяк. Пьют очень много.