Стигал

Солдаты помогли, и вмиг мы достали с чердака мой аппарат, и у нас сразу завязался такой оживленный диалог – полковник и без блокнота прекрасно понимал мои жесты.

– Аппарат древний, но добротный. А это что? Навигатор. Такой я даже не видел. Вот это вещь, – он долго и умело исследовал мой компьютер. Нашел много дополнительных функций, о которых я и не подозревал. С превеликим удовольствием он мне рассказал, как впервые занялся дельтапланеризмом еще в молодом возрасте, когда служил на Алтае.

– А вот на Камчатке, – продолжает он, – такие горы, но летать почти невозможно – сильные, непредсказуемые ветры. В Карелии было хорошо. А теперь мы с женой каждый год два раза летаем во Францию – Альпы, лыжи и дельтаплан.

Тут я попытался объяснить, что тоже летал в Альпах, только в австрийских.

– Нет! Тут гораздо красивее, – все восторгается полковник. А я предложил чай из местных трав с моим медом в сотах и вынес маленький столик и такие же стульчики. Установил на террасе, прямо на краю пропасти. Им все понравилось, особенно мед. Тогда я решил подарить полковнику баночку меда, а его супруге, как я понял, она поклонница классической музыки, – диск с записями Шовды.

– Эта ваша дочь? Давайте послушаем.

Полковник приказал подогнать поближе свой «Уазик», вставили диск в автомагнитолу. По тому, как вслушались и надолго замолчали, я понял, что они, особенно супруга, очень удивлены. В итоге пограничник дал мне свою визитку со словами «Звони в любое время», а главное, разрешил летать и пояснил:

– На военных вертолетах и самолетах здесь нельзя летать – это и понятно. А дельтаплан – это мирная легкая авиация… Жаль, мне нельзя. Пока нельзя. Боевики и прочее. А вы летайте. Только недалеко, а то в Грузию еще улетите. И шлем – обязательно. Я вам подарю.

Мне он стал симпатичен, чем-то, даже внешне, он мне напомнил Максима. Мы тепло расставались, и уже будучи в машине он вдруг сказал:

– Кстати, ваш комендант, впрочем, я сам напросился, пригласил меня на день рождения. Здесь внизу вроде его фазенда. Там барашки, рыбалка, охота на медведя и прочее. Вы там будете?

«Нет!» —жестом показал я.

– А это не опасно? Боевики, да и сам он…

Я повел плечами.

– Понял. Посмотрим, хотя все-таки заманчиво и интересно.

Они уехали. Я схватился за голову: моя «цель» объявится здесь, а я винтовку просто профукал. Вновь закипело все внутри. Вновь я не любуюсь миром, а хочу смотреть сквозь прицел. Хочу навести мушку на «цель», цель и смысл моей жизни. Мне нужно оружие, хотя бы была моя двустволка… Куплю. Я вспомнил участкового, а он сам приехал – мрачный, встревоженный. Отвел меня подальше от машины и почти шепотом:

– К тебе вновь пограничник приезжал? С женой?.. А зачем?

Я повел плечами, а он продолжает:

– Что-то твой «родственник» совсем свирепым стал. Всех подозревает. Кстати, а тебя этот пограничник сегодня спас.

«В каком смысле?» – жестикулирую я.

– Не знаю с чего бы, но твой «родственник» злой как никогда, с утра явился, сам развод провел и приказал тебя доставить в райотдел как нарушителя воздушного пространства.

«Ну и что?» – опять жестами спрашиваю я.

– Уже выехали, но увидели здесь полковника с женой.

«Испугались?» – уже пишу я в блокноте.

– Задумались… Ведь полковник ФСБ просто так по горам, тем более с женой, мотаться не будет… Но я бы тебе посоветовал отсюда убраться. Хотя бы на время.

«С чего бы так?»

– Уж больно злым и подозрительным стал наш начальник. Скоро выборы президента. Будут перемены, ему несдобровать.

«А когда у него день рождения?» – вдруг написал я.

– На днях… А что?

«Мою винтовку. Заплачу», – пишу.

Каким-то отрешенным взглядом он уставился на меня, потом вдруг усмехнулся:

– Ты как будто старый и больной, а такой запал… Весь в тебя был твой младший.

Наверное, впервые он сам заговорил о моем младшем сыне. И вообще, участковый был сегодня каким-то не таким – слишком задумчивым и серьезным. Не ответив на мой вопрос, он тронулся к машине. Я его догнал, вновь сунул под нос блокнот.

– Ты опять о своем? – недоволен он. Пнул злобно небольшой камушек, тот покатился вниз, полетел в ущелье – глухой стук. Туда мы оба посмотрели, а он спросил:

– Туда ты кассету бросил?

Я напрягся, машинально промычал «Угу».

– Я ее нашел… Только в воде. Так что запись не разобрать, все расплылось. Я ее даже в лабораторию в город возил – не восстановить. Может, ты расскажешь, что там было.

Я молчу, думаю, не знаю, как быть, а он опередил:

– Впрочем, я об этой записи года два-три назад уже слышал, приблизительно знаю. И скажу так. На войне всякое бывало. И если человек совершил зло, но покаялся и извинился, то его, мне кажется, можно и нужно простить, и так стольких потеряли, а жить дальше надо… Но он, мало того, что не хочет все осознать и покаяться, наоборот, он хочет – а может, это сверху приказ – чтобы мы все от всего родного отреклись и стали если не предателями, то холуями… Вот где беда?

Он замолчал, а я написал: «Пройдет у него, у них? Получится?»

– Вот, – он показал дулю.

Я был в шоке от его откровений, а он усмехнулся и продолжает: